Она с большей охотой отдалась учению; задания, выполнение которых подчас занимало время с утра и до самого вечера, всегда находили у нее живейший отклик, а если сведения, почерпнутые через учителей, казались ей неполными, она стремилась восполнить их чтением книг.
Вместе с Энди они часто посещали музеи и театры, как правило покупая билеты на утренники, потому что мисс Андерсон не жаловала вечерние выходы.
Они вдоль и поперек объездили парижские предместья, нередко заходили послушать службу в самых разных церквах, включая Нотр-Дам.
— Скажи мне, к какой Церкви я отношусь? — однажды спросила Локита, и, немного смутившись, Энди ответила:
— Твой отец принадлежит к Англиканской церкви.
— А мать?
После очередной паузы Энди с большой неохотой призналась:
— Она — православная, русская…
— Так вот почему в моей спальной стоит ее икона… Единственная доставшаяся от нее вещь…
То была изумительная старинная икона, что находилась при ней с детства, — в окладе, усыпанном бриллиантами, аметистами и жемчугом.
И все же такими зыбкими были воспоминания о той обнимавшей ее, рыдающей женщине!
Но одно Локита знала наверное: все русское немедленно разжигало ее любопытство.
От нее также не укрылось, что именно русских ее корней так опасается мисс Андерсон.
— Расскажи мне о маме, — бывало, обращалась она к ней с мольбой.
И тогда Энди качала головой и заводила разговор об отце, о том, каким тот был добрым и благородным человеком, — что само по себе было слабым утешением, если учесть, как редко она может его видеть.
И вот впервые в жизни она стала напоминать самой себе бабочку, что появляется на свет из куколки.
Она до сих пор с трудом верила, что в последний месяц ей было позволено выйти на сцену и танцевать.
Пусть даже от нее требовалось вести себя самым диковинным образом: в театре ни с кем не заговаривать, без промедления уходить за кулисы вслед за Энди и спешить покинуть театр сразу же после переодевания.
И все равно это означало выход из плена, плена необычайно уютного и радушного, но с дверьми на засовах и зарешеченными окнами…
Лежа на постели с закрытыми глазами, Локита размышляла над тем, что бы могло произойти, прими она приглашение князя отправиться с ним на ужин.
Раз за разом она перечитывала строки, написанные на обороте его карточки:
«Отужинайте со мной, и вы сделаете меня счастливейшим из смертных».
Да, конечно, то лишь условная формула, говорила она себе и все же чувствовала, что ей доставило бы удовольствие способствовать его счастью.
