Буян явно недолюбливал приезжих. Неприязнь у него вызывали не столько сами отдыхающие, сколько их собаки — все эти Норы, Лоры, Рексы, Динги, Снежки, Пифы и прочая мелюзга. Стоило нашему Буяну завидеть их — выкупанных, ухоженных, в добротных ошейниках, угодливо трусящих за своими хозяевами, — как вся его утыканная репьями шкура начинала трястись от негодования.
Я не стал бы рассказывать вам про Буяна, если бы мне встретился другой пес, который бы так умел изводить комнатное зверье.
На Буяна стали косо поглядывать. А мне он нравился. Хоть и мешал спать по ночам, совсем как настырные гитаристы на взморье.
Днем, когда на пляже изнеженные комнатные собачки спасались от жары под деревянными топчанами своих хозяев, Буян занимался своими насущными делами или дремал где-нибудь в холодке под яблоней. А ночью, когда народ отходил ко сну, начиналась пора его буйной деятельности.
Он подбирался окольными стежками, вяло миновал освещенную фонарем площадку и усаживался в тени под кустами. Прислушается — ухо торчком, — всюду тишь и покой, только там и сям слышится гитарное треньканье. Тогда наш Буян почешет задней ногой затылок, поскребет за ухом, устроится поудобнее и — пошла потеха.
Сначала он взлает звонко несколько раз кряду — так лают собаки, если наткнутся на ежа. Подаст голос — замолчит. Еще несколько раз гавкнет, довольно сердито. Это уже будто в густенных зарослях взял кабаний след и сзывает других собак на подмогу. После Буян утихнет и навострит уши. Теперь он знает, что все Рексы, Пифы и Норы, которые ночуют на верандах, балконах и в комнатах, уже проснулись и насторожились. Он знает и то, что воспитанные городские собаки не так-то легко откликнутся на ночной лай, но времени у Буяна хоть отбавляй, и он своего добьется.
Буян снова заливается лаем. Теперь это лай затяжной, надсадный. Слышен в нем зов далеких предков — так ревели они, сбиваясь в стаи, преследуя могучего зверя, в пылу охотничьей страсти: скорей впиться зубами во вздымающиеся от бега бока… Буян лает взахлеб, мерно, точно заведенный, порой подпустит в голос чуточку дрожи, украсит свой лай переливами, почти срываясь на вой. Сюда! На ночную тропу! Только что промчался по ней таинственный зверь. О, как дразняще пахнут его следы…
Конец собачьему терпению. В ночной тьме начинала говорить в них кровь далеких предков. Сперва отзовется один голос, от силы — два, робкое тявканье с какого-нибудь балкона. «Нам обидно, обидно, что невозможно ринуться туда, куда зовет Буян», — тоненько визжат бедняги затворники. В ответ на это жалкое визганье Буян лает с остервенением, у комнатных сердца заходятся от его голоса. И начинается великий лай. На всех балконах, террасах, в комнатах лают, тявкают, гавкают всякие собаки. Лает весь дачный поселок, лает каждый дом. Собаки заливаются самозабвенно, уйдя в это упоительное занятие.
