. Частые набеги печенегов не прекращались ни осенью, ни даже зимою 1087—1088 годов, и на следующую весну все предвещало повторение прошлогодних событий.
Император Алексей, ободренный успехом, решился предупредить неприятных гостей — перейти за Балканы и, если можно, выгнать печенегов из пределов империи, границей которой считался Дунай. Летом 1088 года он расположился лагерем между Диамполем и Голоей при южной подошве хребта Балканского, неподалеку от Железного запора. Он простоял здесь сорок дней, чтобы дать время собраться всем силам, которыми империя располагала в Европе. В то же время византийская флотилия на Черном море, обыкновенно стоявшая в Анхиале, получила приказание плыть к устьям Дуная и, поднявшись вверх по течению, действовать против печенегов заодно с сухопутной армией. Начальство над нею было поручено Георгию Евфорвину.
План был задуман хорошо и на широкую ногу, и трудно понять, отчего он нашел себе сочувствие только в пылкой и неопытной молодежи (Георгий Палеолог, Николай Маврокатакалон) и, напротив того, был встречен неодобрительно такими опытными людьми, как бывший претендент на корону, слепой Вриенний, давно примирившийся с Алексеем. Что касается печенегов, то одновременное появление Евфорвина на водах Дуная и сухопутной армии в Балканской Болгарии произвело на них сильное впечатление, и печенежские князья снарядили огромное (в 150 человек) посольство просить мир. Сам император объяснялся с варварской депутацией. Переходя от смиренной покорности к наглой дерзости, печенежские кибитные политики то хотели соблазнить Алексея обещанием верного союза, предлагая поставлять 30000 всадников для всякого похода в Европе или Азии, то начинали сыпать угрозами. Не трудно было догадаться, что мир, заключенный при таких обстоятельствах, то есть ранее, чем была несколько принижена заносчивая смелость грубых кочевников, окажется очень непрочным. Византия должна была восстановить почтительное уважение к себе среди диких орд, уже взявших привычку презирать ее. Поэтому Алексей Комнин поступил весьма разумно, отвергнув мирные предложения печенегов. Но этого было мало; он хотел показать, что само небо покровительствует грекам и дает свои откровения их императору, уполномочивая его на вероломное нарушение общенародных обычаев, охраняющих неприкосновенность посла у самых диких племен. Один из секретарей императора, знаток астрономии, каких в ученой Византии было еще немало, шепнул на ухо своему повелителю во время его объяснений с печенежской депутацией, что в этот день (20 июля 1088 года) должно последовать солнечное затмение. Император понял намек и, обращаясь к послам, объявил, что отдает дело на суд Божий: «Сам Бог покажет, с ложью или правдой вы пришли ко мне: если последует какое знамение на небе, значит — вы обманываете меня; а если не будет никакого знамения, то значит — я подозреваю вас напрасно». Не прошло двух часов, как свет дневной померк и весь круг солнечный закрылся тьмой
