Поздно вечером нас, замерзших, оглушенных, голодных, промокших под январским дождем, прибило, как перевернутую волнами лодку прибивает к берегу, к общежитию №… в Стамбуле. Мы долго плутали темными закоулками, попали под бесконечные своды крытою рынка, где, несмотря на поздний час, продавались всевозможные перцы — синие, красные, оранжевые, зеленые, черные — всех цветов радуги пахучие порошки, насыпанные в причудливые, вроде аптекарских, стеклянные вазы. В крытом рынке воздух до того был полон перечным запахом — перцем пахли даже отполированные веками гранитные плиты пола, — что мы вышли оттуда совсем пьяными. Выбравшись из крытого рынка, мы снова попали в узкие улицы, перекрещивавшиеся под всевозможными углами, снова долго и бессмысленно плутали во мраке, пока, наконец, не набрели на единственный во всем Стамбуле уличный фонарь, висевший над входом в общежитие. Здесь нам повезло: комендант общежития разрешил переночевать на площадке лестницы. У меня с Федей было одно одеяло на двоих, мы завернулись в него, грея друг друга собственным теплом. Место на площадке нам попалось неудачное — у самого порога в дортуар, где койки уже давным-давно были заняты. Время от времени я просыпался от толчков в спину — это возвращались к себе жильцы, потратившие большую часть ночи на розыски общежития. По железной крыше стучал мелкий, надоедливый дождь. В дортуаре пели тихо, под сурдинку.
— Знаешь, Федя, — сказал я, — я начинаю понимать Ивана Юрьевича: хорошо, что мы не попали к Врангелю,
Следующий день прошел в столь же бесплодных странствиях по всевозможным учреждениям и присутственным местам, как и первый. Иногда к нашим просьбам отправить нас в Грузию относились иронически: «Адресуйтесь в грузинское посольство, там вас примут с распростертыми объятиями, они только вас и ждут», иногда подозрительно: «а не собираетесь ли вы просто перемахнуть в Совдепию?» В одном из этих учреждений некий генерал вступил в бесконечный спор с Иваном Юрьевичем: «Бросьте вы вашу затею, поручик, вы и до Кавказа не успеете доехать, как большевики падут — у меня есть достоверные сведения, прямо из штаба генерала Врангеля».
Вечером, измотавшись и устав до одурения, мы собрались в столовой общежития №… Денег у нас почти не было, вместо ужина мы пили чай в эмалированных кружках и закусывали семитами — род бубликов, выпеченных на бараньем сале. Вокруг, еле освещенные висячей керосиновой лампой, сновали серые фигуры офицеров всех родов оружия — гусарские ментики, обтрепанные и засаленные, чередовались с шинелями пехотинцев, красные чахчары смешивались с обыкновенными, защитного цвета, галифе, английские френчи оттирали русские гимнастерки. Иногда между серыми шинелями проплывала черкеска — как черный ангел среди бескрылых душ чистилища.
