— Ловко! Как это мы раньше не догадались?..
— Да, да, — закивал летчик китайцу. — Именно, Гоминдан. Нам нужен Ли-Чан, Ли-Чан.
Китаец отрицательно покачал головой, потом что-то затараторил на непонятном полуанглийском смешанном говоре, из которого летчик понял только одно: в городе тревожно, и комитет партии Гоминдан в опасности.
Антошка несмело взял китайца за рукав и, указывая на записку, просительно произнес:
— Ли-Чан… — Секунду помолчал, подумал и добавил с надеждой, что его поймут. —Нужно! Он мне друг. Очень нужно…
Китаец, не поворачивая головы, едва заметно скосил глаза сначала в одну сторону, потом в другую, наконец, быстро сделав бровями неуловимый знак, многозначительно приподнял указательный палец правой руки, показывая этим, что необходимо соблюдать молчание и крайнюю осторожность, и решительно повернул в гущу города.
Итти было жутко. Всюду стояли группы вооруженных чанкайшистских солдат, которые задерживали тех, кто казался им подозрительным, и сейчас же отправляли куда-то под зловещим конвоем. Особенно стало страшно, когда вышли на главную улицу города — Нанкин-род. Там на углу солдаты держали двух связанных китайских рабочих. В нескольких шагах от них валялся обезглавленный труп, и вся мостовая вокруг него была забрызгана свежей, еще не засохшей кровью: это палачи Чан-Кай-Ши казнили кого-то по подозрению в принадлежности к коммунизму.
Сердце Антошки упало, ему стало невыносимо душно и страшно, точно он попал в зверинец, где все клетки были открыты, и исполненные ярости звери хищно вырвались в проходы для посетителей.
— Ребята, назад! — пересекшимся от невыносимого смятения голосом остановил Сидоренко. Он побледнел и посерел, как полотно.
Но было уже поздно. Со средины улицы к ним быстро бежали четыре черных от загара солдата. Увидев это, китаец, который вел в Гоминдан, вильнул в сторону, как тень, как рыба в мутную глубь водяных просторов, — и мгновенно затерялся, исчез в толпе.
Солдаты подскочили и окружили летчика и Нездыймишапку. Они что-то кричали, свирепо скаля желтые крупные зубы, и тыкали пальцами в грудь задержанных.
Летчик пробовал показать им заграничные паспорта, но они на них почти и не взглянули, знаками приказали повернуться направо и повели с Нанкин-род в какую-то боковую улицу.
Летчик был ошеломлен и потрясен. Он сердито взглянул на Антошку:
— Дернула нас нелегкая самим влезть в пасть к этим контр-революционерам!
Хуже всего было то, что солдаты вели куда-то далеко от центра города, на глухую окраину, по необычайно грязным и мрачным переулкам. Наконец, они остановились у низкого каменного дома и, посовещавшись между собой, ввели путешественников во двор. Двор был узкий, тесный, заваленный мусором. В задней его стороне, примыкавшей к густо застроенным ветхим складам, тяжелыми кирпичными боками таращился какой-то дикий сарай. Солдаты втолкнули туда арестованных, заложили дверь толстым засовом и заперли на замок.
