Антошка на минуту опешил, потом подумал, растерянно почесал затылок, несколько раз оглянулся во все стороны, как бы ища помощи и поддержки, наконец, махнул рукой и вышел к отцу на улицу.
— Тут у них порядки, знаешь, каки… совсем слабые! Не дает кассир билета. Выкладай, грит, двенадцать рубликов сорок копеечек. Придется, видно, клетку нашу расторговать…
Кур, гусей и поросят успели распродать только к полдню следующего дня. Два поезда на Москву пришлось из-за этого пропустить самым обидным образом.
Из вырученных двенадцати рублей семидесяти копеек двенадцать сорок Антошка заплатил за железнодорожный билет.
— Ой, смотри, не пропади, — забеспокоился отец. — Что у тебя осталось? Тридцать копеек — разве деньги?..
— А на что мне больше? Хлеб есть, мать полну торбу набила, воды попить — бесплатно словчусь. Чего еще? Только бы до Москвы добраться, а там суточные дадут. Читал, в билете сказано?
— А вдруг осечка выйдет, как здесь, с кассиром?
— Вот еще! То здесь, а то Москва. Разница, поди!
— Боюсь я все таки…
— Чего же?
— Да ведь кто знает… Как говорится: «Не сули журавля в небе, дай синицу в руки».
Антошка похлопал себя по карману, где у него лежал лотерейный билет, и уверенно усмехнулся:
— Ничего! Моя синица крепко сидит. Уже попалась в мои руки. Не выпущу.
И, наклонившись к уху отца, твердо сказал:
— В случае чего, если и в Москве, в Авиахиме, таких пыжей вроде кассира встречу, — я, знаешь, что сделаю? Прямо к Калинину пойду! Ей-богу!
— Ну? — с удивлением и ободрением посмотрел отец.
— А что же? Он в обиду не даст! Мое дело верное — выиграл.
Когда подошел поезд, Антошка, как с верным товарищем, простился с отцом и с некоторой робостью к большой, сложной машине, впервые видимой, которой на несколько дней нужно было вверить свою судьбу, забрался в вагон:
— Счастливо! — едва успел крикнуть отец.
Полетели за окнами поля, дороги, леса, села, города, поплыл мимо, все отставая и отставая, разноцветный ковер жизни, как в панораме, потянулась обширнейшая советская страна.
В Москву Антошка приехал утром на четвертые сутки. Сияло солнце, шум, стук, говор, лязг, звонки, — тысячи звуков оглушали непривычные уши. Город пестрел несчетными фигурами деловито спешащих людей, многоэтажные дома без конца и края высились со всех сторон. Антошка почувствовал себя маленькой песчинкой, попавшей в огромное, бурное, клокочущее море.
«Ну, держись, Антон!» — мысленно сказал он самому себе. — «Не теряй головы»…
Выйдя с вокзала на площадь, он осмотрелся. Движение людей, извозчиков, автомобилей, телег, трамваев было ошеломляющим.
