В соседнем дворе, где за покосившимся деревянным столом с двумя скамейками возле него перед неказистым побеленным домиком под виноградником собралась небольшая компания, раздалась музыка.
Летел сюда московским самолетом,
А за окном сентябрь уж стоял.
И меня, утомленного длительным полетом,
Ташкент красавец солнышком встречал, —
явно на узбекский манер растягивая незатейливые слова песенки, с акцентом пел неизвестный исполнитель армянского или грузинского происхождения.
— Не пугайся, — сказала спокойно Надежда Васильевна Григорию, погладив его по плечу. — Это нашего соседа Свинаря сын Вовка пластинки гоняет. Специально динамик во двор вывел, чтобы все соседи слышали. Он каждый вечер так делает. Как только прохлада наступает и все на улицу вываливают семьями: посидеть, чайку попить, пообщаться — так каждый раз новая песня раздается. Мы уже весь репертуар, наверное, знаем. Он на рынке Алайском самодельные пластинки, которые на рентгеновских снимках цеховики местные делают, покупает, а потом гоняет их по вечерам, чтобы все слышали и заодно знали, что у них патефон есть и динамик мощный, вон, видишь, на яблоне висит. У них большая семья. Четверо детей. Отец — Свинарь — во время войны в контрразведке СМЕРШ служил, а теперь в Особом отделе Туркестанского военного округа начальник то ли отдела, то ли отделения, не знаю. Мужик он хозяйственный, серьезный. А вот сын его, Вовка, какой-то беспутный, да еще и хулиганистый. В школе учился плохо, так они его в ремесленное училище отдали. Болтается теперь по городу в ремесленной форме, ужас на всех окружающих мальчишек наводит. А теперь еще пластинками увлекся. Раз в неделю, это уж точно, новую покупает и во дворе гоняет, чтоб все слышали. Это еще что! Тут он взялся в восемь утра некий «Рок ту зе беби» крутить, спать никому не давал. Так представляешь, не успокоился, пока отец ему оплеуху погромче, чем его скрипучие пластиночные записи, не закатил. Алексей тоже к этому руку приложил, пожаловался самому Свинарю, сказал, чтобы он пресек такие действия своего сына. Не так, конечно, грубо, но все же. Видишь, отреагировали на жалобу. Теперь стал, шалопай, под вечер крутить.
Как будто в подтверждение ее слов из подвешенного на яблоне динамика после небольшой паузы, вызванной, видимо, явно техническими погрешностями трофейного немецкого патефона со скрипучей иглой, снова зазвучала незамысловатая песенка ресторанного репертуара:
Ташкентские улочки, широкие проспекты,
