— Вы просили Шальвана принять вас?
— А как же!
— И он принял? Как это было?
— Ну, что вы… Естественно, не принял! Великий человек слишком занят: где уж ему найти для меня время!
Довернь кашлянул.
— Что? — обернулся к нему комиссар.
— Господин Дени, предлагал ли вам Шарль Вале какие-либо контракты после всей этой истории с итальянцами?
Актер как-то надтреснуто засмеялся.
— Не меньше дюжины!
Тьебо насупился.
— Иными словами, он хотел искупить свою вину?
Дени все еще смеялся, дребезжа, как расстроенный рояль.
— Роли с гнильцой! Порнографические мелодрамы с кретинским текстом! Если б я имел глупость согласиться, я был бы кончен как профессионал! Он прекрасно знал, что я откажусь, когда предлагал мне такое. Но, заметьте, предлагал! Потому что это позволяло ему заявлять одним, будто он всегда мне помогает, а другим — будто я уже до того низко пал, что собираюсь сниматься в роли одного из тех редких персонажей, которые ходят одетыми в грязных порнухах!
Довернь и комиссар переглянулись. Кажется, у них мелькнула одна и та же мысль: не страдает ли Робер Дени манией преследования? Может, он попросту зациклился на том, что всякое предложение Шарля Вале сомнительно?
— Слушая вас, можно подумать, будто Вале только и занимался тем, что сознательно вредил вам…
— Так оно и было.
Тьебо поморщился: нет, все-таки это слишком, и потому неправдоподобно.
— Вы мне не верите, да? Думаете, я преувеличиваю? Думаете: он — неудачник или что-то вроде и, поскольку ему надо как-то оправдать свои неудачи, сваливает все на Вале? Я не ошибаюсь, господин комиссар? — спросил с ехидцей Дени.
— Не совсем так. Но я действительно спрашиваю себя, нет ли у вас невротической депрессии с фиксацией внимания на Вале. Кажется, так это называют психиатры… Хотя бы в легкой форме.
— Нет, комиссар, нету меня никакой депрессии. И никакой фиксации тоже нет. Вы просто не знаете, что такое ненависть, порожденная чрезмерной спесью. Вале никогда не мог мне простить, что я осмелился назвать его «сутенером от искусства» и что, если уж говорить о сутенерах, я куда меньше презираю настоящих!
Пупсик присвистнул.
— Когда ж вы его так отделали?
— Вскоре после того, как он разыграл свой этюд в кабинете Шальвана.
Тьебо сдул пепел, упавший на подлокотник.
— Это заявление… Вы сделали его, когда были наедине с Вале?
Робер Дени поднялся.
— Конечно же, нет, господин комиссар! В том-то и дело, что публично! Во время банкета по случаю премьеры фильма Бертолини… Того самого, где я должен был сниматься…
