Нет, нет, я не собирался пялиться в телевизор.
Я мог бы почитать книгу. Всегда сожалел, что не тратил больше времени на чтение художественной литературы. О, пытаясь не отстать от науки, я каждый день тратил в метро полтора часа на вдумчивое чтение научных монографий и распечаток новостных групп, связанных с работой — но утекло много воды с тех пор, как я расправился с хорошим романом. На Рождество я получил в подарок «Мужчины не её жизни» Джона Ирвина и «Свидетеля жизни» Теренса М. Грина. Собственно, да — я мог бы приступить к любой из этих книг сегодня вечером. Но кто знает, когда я смогу её закончить? У меня и без того достаточно незаконченных дел.
Раньше, когда Сюзан не было дома, я, бывало, заказывал пиццу — большой, горячий, тяжёлый круг из «Пиццерии Данте». Местная газета присудила награду за самую тяжёлую пиццу «пепперони Шнайдера», настолько острой, что она чувствуется в дыхании даже два дня спустя. Сюзан не любила пиццу из «Данте» — слишком сытная, слишком острая. Поэтому совместно мы заказывали более прозаичные версии из местного заведения, «Пицца Пицца».
Но химиотерапия отняла у меня чуть ли не весь аппетит; сегодня я не смог бы вынести никакую из пицц.
Я мог бы посмотреть порнофильм; у нас их несколько. Мы купили их забавы ради много лет назад и изредка пересматривали. Но нет, увы — химиотерапия погубила почти всё желание и такого рода.
Устроившись на диване, я уставился на каминную полку, уставленную маленькими рамками с фотографиями: мы с Сюзан в день свадьбы; Сюзан баюкает Рики на руках, вскоре после усыновления; я на плоскогорьях Альберты, с кайлом в руках; чёрно-белое авторское фото из моей книги «Канадские динозавры»; мои родители, снятые лет сорок назад; отец Сюзан, как всегда нахмуренный; мы втроём — я, Сюзан и Рики — в той позе, которую выбрали в один год для наших рождественских открыток.
Моя семья.
Моя жизнь.
Я откинулся на спинку дивана. Обивка на нём протёрлась; мы купили диван сразу после свадьбы. Вообще-то, ей следовало продержаться подольше…
Я был совершенно один.
Такой шанс может снова не представиться.
Но — нет! Я просто не мог. Не мог.
Я прожил свою жизнь рационалистом, светским гуманистом, учёным.
Говорят, Карл Саган оставался атеистом до последнего вздоха. Даже умирая, он не отрёкся от атеизма, отказываясь признать даже малейшую вероятность того, что где-то может быть личный Бог, которого хоть в малейшей мере волнует, жив ли Карл или мёртв.
