В трубке раздался знакомый Никитину тенорок.
— Привет, Георгий. Чем могу на этот раз? — Хропцов заговорил так, как будто они только вчера расстались.
Никитин не стал напоминать, что со дня их последней встречи прошло более шести лет.
— Вилор, мне на завтра один бизнес до Нью-Йорка. Об обратном сообщу оттуда. Пусть привезут по моему адресу: Малая Бронная, 18, квартира 44. Давай.
И повесил трубку. Больше всего он похвалил себя за это «давай». Не «пока», не «до свидания», не «будь здоров», а именно «давай». Брезгливо, снисходительно и непонятно. Пусть знает, генерал говённый, кто теперь из них главнее.
И ещё один пренеприятный звонок приказал себе осуществить Человек со Шрамом в то утро — директору меховой базы Проммехсоюз № 4 Омару Ивановичу Цава. Этого очень маленького, похожего на лилипута, очень лысого, постоянно смеющегося человека Никитин невзлюбил больше других сотрудников, с которыми ему приходилось сталкиваться по службе, брезговал общением с ним, а с некоторых пор даже побаивался. Всегда потный, дурно пахнущий, Омар Иванович при встрече с кем бы то ни было неизменно размётывал короткие ручонки в стороны, широко улыбался и лез целоваться. «Родной ты мой, — восклицал он при этом, приветствуя знакомых и огорошивая панибратством незнакомых людей, — ну наконец-то. Всё, что могу и не могу. Я перед вами на ладони».
Именно эта приторная Омарова готовность безропотно всегда и всем угождать неизменно настораживала Никитина, а его деланная лукавая приветливость, старческое кокетство и беспричинный смех вызывали резкое неприятие. «Родной ты мой, — вскочил Цава навстречу Никитину, когда тот много лет назад впервые вошёл в его пахнущий заплесневелыми тараканами «офис» — небольшой закоулок с шатким столиком и двумя просиженными креслами, — ну наконец-то. Я весь перед вами на ладони. Фамилия моя Цава, зовут Омаром. О-ма-ром. Не путайте с кальмаром. — И он скорее заржал, нежели засмеялся. Помнится ещё тогда Никитин подумал: «О, о, о, с этим гномом надо держать ухо востро». А когда однажды, прогуливаясь по Александровскому скверу, случайно разглядел «эту цаву» на заднем сиденье въезжающего в Кремль «членовоза», понял, что интуиция при первой встрече его не обманула: дяденька и впрямь, оказывается, не прост.
На этот раз Омар Иванович долго не подходил к телефону и, когда наконец в трубке раздалось писклявое «На проводе Цава», Никитин подумал: «Задушить бы тебя этим проводом, кальмар вонючий».
