Мой знакомый учитель | страница 48
Наконец, халат освободился, и Владимир Андреевич заспешил.
В палате лежали двое: Юра и пожилой мужчина, у которого левая нога была замурована в гипс. На осунувшемся, с нездоровой желтизной лице выделялись одни большие голубые глаза, которые сейчас живо и радостно поблескивали. Только перед Глазковым приходила Настенька с подружкой, которая Юре нравилась.
Владимир Андреевич выложил все из сетки — и получилась целая гора на тумбочке.
— Зачем вы беспокоитесь? Посмотрите, сколько нанесли, — открыл дверку тумбочки Юра. Чего только там не было: и яблоки, и конфеты, и лимоны, и варенье… — На всю больницу хватит, Владимир Андреевич!
— Ничего, ешь, поправляйся!
Глазков присел на табуретку возле койки.
— Ну как?
— Лучше стало. Через недельку разрешат вставать. Сегодня врач на обходе говорил: «Не торопитесь, некуда торопиться». Надоело. Если бы вы знали!
— Знаю, Юра, еще как знаю! Полтора года отвалялся, свет не мил был.
— Да, вы рассказывали. О ребятах соскучился, по классу, по бригаде своей. Дом они, наверное, закончили.
— Под крышу подвели, вчера видел.
— Закрою глаза, и все, как наяву, вижу. Слева Степанов работает, справа Славка Майоров. Иван Ефимыч поторапливает, мастер наш, а в кабине крана Сашка Левчук сидит, в колокольчик позванивает. Поэзия! — от удовольствия закрыл глаза и тихонько покачал головой на подушке. Волосы у Юры белокурые, чуточку вьющиеся. Сейчас голова острижена наголо, поэтому неестественно выделялись уши. Вообще Юра вот такой — стриженный наголо, похудевший — похож на мальчика. Владимиру Андреевичу захотелось погладить его по голове.
— Танюшка спрашивает: почему тот дядя не идет, которому я пить давала. Запомнила тебя с первого раза.
— Она тогда здорово выручила, — улыбнулся Юра. — В горле пересохло, просить неудобно, а она как-то догадалась.
— Родственные души!
— Наверно. Владимир Андреевич, — вдруг снизил голос Юра до шепота, — пока никого нет — под подушкой тетрадь.
Глазков достал из-под подушки тетрадь, похожую на ту, что когда-то давал ему Юра. Перелистал. Ну, конечно, стихи! Только записаны разными почерками.
— Пишу, — сознался Юра. — Время девать некуда. Закрою глаза, а стихи сами в голову лезут. Другой раз даже не хочу, а они лезут. Сам записывать не могу, сестру одну попросил. Она студентка мединститута. Дежурить приходит к нам. Поняла меня сразу. Я диктую, она записывает.
Юра закрыл глаза и с улыбкой опять покачал головой.
— Позавчера дежурила врачиха наша, подсела ко мне на койку, погладила по голове, как маленького, неудобно даже, и говорит: «Ну-ка, покажи тетрадь!» Я не люблю показывать свои стихи другим, а тут не посмел отказать. Дал. Стихи так себе. Она же читала и, представляете, Владимир Андреевич, понравились, по лицу видел. Глаза усталые-усталые, такие добрые, как у моей мамы. Почитала и ушла, ни слова не сказала.
