Мой знакомый учитель | страница 3
— Видать, натанцевался вчера со своими дружками!
— А чего? — отозвался Липец с ухмылкой. — Ноги у меня целые, почему бы и не потанцевать?
Владимир Андреевич внезапно почувствовал удушье. С ним однажды такое было, давным-давно, во время войны, когда жил у тетки Марфы. Раненый, еле живой, сполз он с топчана и пополз по глинистому полу на кухню, чтоб найти нож или какой другой острый предмет и покончить счеты с жизнью. И тогда вот такая же тупая ноющая боль сжала сердце, и он потерял сознание.
Сейчас Владимир Андреевич закрыл ладонью глаза, пережидая, когда боль немного утихнет. Почувствовав улучшение, медленно поднялся, тяжело опираясь о стул руками. Белки глаз посекли кровяные жилки. Скуластое лицо с широким носом было еще бледно, но уже кровь постепенно приливала к щекам. Поднимаясь, Владимир Андреевич задел трость, и она громко ударилась об пол. Лишь теперь он услышал гнетущую тишину. Первым его желанием было уйти, остыть от обиды, нанесенной ему Липецом — на фронте Глазков потерял ногу и принял последние слова Бориса на свой счет. Но остался — обида прорвала его терпение. Ему хотелось зло отчитать этих мальчишек и девчонок, самому старшему из которых едва ли исполнилось двадцать пять, за то, что они незаслуженно мучают его вот уже два месяца, бойкотом своим отравляют ему жизнь.
Но и этого не стал делать. Он стоял перед классом молчаливый, с туго сведенными у переносья бровями и неподвижно смотрел перед собой, ожидая, когда уляжется обида.
Липец растерялся: он никогда не думал, что его слова так сильно подействуют на учителя; собственно, он совсем не хотел обижать его, невзначай получилось, ради озорства было то сказано. Люся Пестун, видя учителя таким, вся от сочувствия сжалась, подалась вперед, как бы порываясь сказать: «Не надо, не надо, Владимир Андреевич! Успокойтесь, а с Липецом мы сами потолкуем».
Владимир Андреевич нагнулся, поднял трость и почему-то положил ее на стол. И это окончательно его успокоило.
— У меня достаточно накопилось причин, чтобы поставить вопрос о вашем поведении на педсовете, — тихо начал Владимир Андреевич, — но я не буду о них говорить. Мы с вами люди взрослые, и думаю, что разберемся без вмешательства директора. Только я не могу понять одного. Неужели среди вас не нашлось такого человека, который бы спросил сам себя, спросил своего товарища: друзья, что мы делаем и ради чего это делаем? Вот, — Владимир Андреевич потряс классным журналом, — за два месяца десять двоек по литературе. Рекорд! Позорный рекорд! И по другим предметам картина такая же. В чем дело? Вы же сознательные люди, вы же пришли сюда набираться знаний, и вас, по-моему, никто сюда не гнал. А ведете себя так, что мне за вас стыдно. Да, стыдно. И вот мой вам товарищеский совет: пока еще не поздно, кончайте эту игру. Вы и так уже упустили много. Не тратьте время на глупости. Кажется, вы, Семенов, что-то хотите сказать? Не согласны?
