Он засмеялся и согласился ее заменить. Когда пришел в класс, ученики уже собрались уходить: они не ждали его. Женька Волобуев разочарованно свистнул:
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! А сказали, географии не будет.
— Правильно. Будет литература. — Владимир Андреевич подождал, когда все рассядутся по партам и смолкнут, и начал урок. Объяснял им новый материал.
Перед самым звонком Настенька спросила:
— Владимир Андреевич, вы с писателями встречались?
Глазков улыбнулся и ответил:
— Было.
— С кем? — класс затих, хотя многие уже сложили книжки — пора домой.
В первые месяцы войны видел Симонова и Суркова, в госпитале часто бывали у бойцов армянские писатели. Так он и сказал ученикам. После паузы добавил:
— А еще Александра Фадеева видел.
Кто-то попросил рассказать о Фадееве.
— Я-то ничего, — отозвался Глазков, — отосплюсь. А вам на работу с утра.
— Мы привычные, — сказал Юра. — Не проспим.
Остались Женька Волобуев, Настенька, Юра Семенов и еще человека три.
…Однажды Глазкову позвонил хороший приятель и сообщил, что вечером в отделении Союза писателей будет Фадеев. Владимир Андреевич работал тогда в обычной дневной школе, и вечер у него был свободен, Фадеев в то время жил в Челябинске, на Смолинских дачах, и писал новый роман о металлургах. На встрече с челябинскими писателями он читал главу из «Черной металлургии», как он сам выразился, «свеженькую, еще горяченькую, прямо из-под пера». Фадеев заразительно смеялся и походил на стройного юношу, только рано поседевшего.
Вот об этом и рассказал сейчас Владимир Андреевич. Потом заговорили о поэзии. Кто-то спросил Владимира Андреевича, любит ли он стихи. Конечно, любит. Кто же их не любит.
— А Есенина? — сверкнул очками Волобуев.
— Есенина знаю наизусть.
— Почитайте! — попросила Настенька.
Читал вполголоса, стараясь не декламировать, а как бы размышлять стихами вслух.
— Хорошо-то как! — изумленно прошептала Настенька. — А я и не знала!
Юра будто не слышал ее горячего шепота, хотя она говорила на ухо именно ему. Стихи сливались с дивной музыкой, рожденной в сердце, и это было непередаваемо хорошо. Волобуев подмигнул Настеньке, кивнул головой на Юру: мол, смотри, опять брата твоего потянуло на лирику. Она только нахмурилась, повела сердитыми глазами, и он сделал невинное лицо. Зато, когда Владимир Андреевич кончил, Женька ни с того ни с сего брякнул:
— Юра у нас тоже стихи пишет.
Юра зло посмотрел на него: и что за слабый язык у человека, обязательно сболтнет невпопад. Но Владимир Андреевич не заметил смущения Семенова.
