Выпущенные пушкой снаряды били по укреплениям фашистов, складам, батареям, эшелонам, по живой силе. Это значило, что вот эти самые тяжелые снаряды, от которых до плеч вспухли руки, рвали захватчиков на куски. Из штаба передали, что снаряды из его орудия накрыли вражескую колонну. Перебили несколько сот гитлеровцев, — живую силу врага. Это хорошо!..
Потом, когда били по эшелонам, вдали глухо ахнул страшный взрыв. С наблюдательного пункта прокричали в трубку, что в вагонах, наверное, были боеприпасы, и все они полетели к чертям собачьим. Вражеские боеприпасы— тоже хорошо!
Люди у пушки устали до того, что, когда рядом рухнул подбитый «юнкере», никто не захотел далее взглянуть на него.
Под вечер били по «крестнице» — гитлеровской батарее, которую до последнего налета «крестили» снарядами разных марок несколько раз.
Командир батареи приказал вести по «крестнице» методический огонь всю ночь. Это значило: каждые 10 или 15 минут посылать снаряд в одно и то же место. Если так бить всю ночь, то от подавленной, подбитой батареи к утру останется не очень много.
Так бьют гадюку, которой сначала дубиной переломали хребет. А для успокоения бьют потом еще долго и внимательно, чтобы не могла уползти куда‑нибудь в кусты и там, издыхая, укусить в последний раз.
Командир орудия ответил: «Есть вести методичку», и пошел к пушке. Люди смотрели на него пьяными от усталости глазами. От усталости, ветра и порохового дыма глаза резало, и они слипались как‑то сами собой.
«Однако людям завтра тоже работать надо, — подумал командир орудия. — Стрелять можно и с меньшим числом бойцов. Особенно торопнться‑то ведь некуда».
Оставил с собой двоих — замочного Радина и снарядного Гришина, остальных отпустил спать.
Остались втроем. Выстрелят, зарядят, сходят в землянку погреться, потом снова выстрелят. Выходить из землянки в ночную январскую стужу каждый раз становилось все тяжелее. Радин присел на минутку к огоньку и мгновенно заснул. Чикунов тоже закрыл глаза, стараясь уверить себя, что не спит. Гришин один вышел произвести выстрел. Немного спустя Чикунов услышал еще выстрел, потом еще…
Гришин не возвращался. Он управлялся сам. Ветер шипел в изломанных ветвях елей. Вокруг луны мерцал белесый морозный круг.
«Будет еще холоднее», — подумал Гришин.
Иногда ели озарялись желтым светом, и ветер доносил звонкий удар. Соседние батареи, временами переходя на беглый, тоже вели методический огонь.
— Вот ночь, когда фашистам не спится, — усмехнулся про себя матрос.
