Незаметно пришла вторая осень, тихая, теплая южная осень. Однажды утром в цехе появился Сандлер. Он объявил, что вчера принял срочный заказ на ремонт небольшого судна, пострадавшего в бурю где-то недалеко от Одессы.
— Даю вам двадцать дней, — сказал он рабочим. — Закончите к сроку, прибавлю к зарплате. Не закончите — вы больше мне не нужны.
Вечером, когда над Инкерманскими горами сгущались серые тучи, старый мастер и Рустем возвращались с работы.
— Я вижу, тебя что-то угнетает, — проговорил Андрианов. — В чем дело?
— А вас, Сергей Акимович, ничего не угнетает? — спросил в свою очередь Рустем.
— Меня? — Андрианов с удивлением посмотрел на Рустема. — Пожалуй, да!
— Почему же тогда я должен быть исключением?
— Сынок, то, что бередит мою душу, волнует многих. Но ты стал слишком замкнутым. Разве моя отцовская к тебе близость, моя откровенность недостаточны для того, чтобы ты не скрывал от меня ничего?
— Я не решался вам говорить. Я ведь бежал от преследования.
— Кто же тебя преследует?
— Джелял-бей из Бадемлика. Я избил его сына. И не знаю, жив он или умер.
— Стой! Это не сын ли того самого турка, для паровой мельницы которого два года назад мы собирали моторы?
— Он самый.
— Да пропади он пропадом!.. Так ты беспокоишься за его сына?
— Нет. Я беспокоюсь, что жандармы издеваются над моими матерью и отцом.
— Откуда ты об этом узнал, Рустем?
— Во двор к нам заезжают крестьяне из Бадемлика. Они говорят.
— Жаль… Но помочь твоему горю я не в силах. Скажи мне, сколько в Бадемлике таких, как Джелял?
— Двое.
— А сколько таких, как твой отец?
— Триста семьдесят человек.
— И тебе, Рустем, по душе такая жизнь в Бадемлике?
Мастер и его ученик медленно шли по узкому переулку. Слева шумели волны моря. Рустем вдруг остановился возле рыбной будки, нахмурил брови и пристально посмотрел на приземистую фигуру своего спутника.
— Нравится ли мне такая жизнь в Бадемлике? — повторил он его слова. — А разве такая жизнь только в Бадемлике?
— Вот, Рустем, в этом-то и все зло!.. Ты говоришь, что избил сына Джеляла. И избил, надо думать, по заслугам. Но станет ли от этого жизнь в Бадемлике лучше? А ведь таких беев много и в Кок-Козе, и в нашем Бердянске, и везде, по всей России. И многие из них побогаче вашего Джеляла. Все они живут плодами нашего труда. наши братья гибнут на поле брани. Проливают кровь. Хорошо это, скажи, Рустем?
— Плохо, Сергей Акимович, очень плохо. Я не мог смотреть без слез на своего отца, когда он вечерами возвращался из леса усталый, изможденный, таща на плечах полмешка диких орехов, а потом возил их продавать на ярмарку потому, что дома у нас не было куска хлеба. Сеттар-ага мне говорил, что все это кончится. Но когда? Человек рождается для того, чтобы жить. Но разве мы живем? Разве это жизнь? Неужели нельзя жить иначе?
