Что вполне логично, дружба крепла. Несмотря на внешние различия, общего у них хватало. Как и Анна, Маркус и Фиона рано остались одни на целом свете. Ни родителей, ни родственников.
Анна ценила теплое отношение, она чувствовала, что ее понимают, берегут, защищают, но девушку подзуживало любопытство — она хотела знать про друзей больше.
Однажды вечером в субботу, когда они играли в крестословицу, она попыталась расспросить:
— Вы, ребята, все про меня знаете, а я про вас почти ничего. Расскажите что-нибудь про свое детство!
Впрочем, то, что знала Анна, не относилось к числу приятного. Мать Маркуса и Фионы, наркоманка и воровка, бросила детей, когда они были совсем маленькими. Отца они никогда не видели и понятия не имели, кто он такой. Их вырастила старуха бабушка.
Маркус посмотрел на Фиону, кашлянул и сказал:
— Наверное, в другой раз.
— Ну пожалуйста, — попросила Анна. — Что тут такого? Вы мне можете рассказать что угодно.
Фиона напряглась, в глазах у нее мелькнул ужас. Она так порывисто встала, что чуть не опрокинула стул. Анна заметила, как у подруги дрожали руки. Фиона произнесла наигранно бодрым голосом:
— Вы посмотрите, который час! Нам пора. Спасибо за ужин, Анна.
Анна так и не убедила ее остаться и ничего не смогла сделать, чтобы Фиона успокоилась.
Она провела несколько мучительных дней. Фиона не отвечала ни на звонки, ни на эсэмэски. В понедельник Анна поехала к ним, но никто не открыл дверь. Девушка решила, что дружбе, которую она ценила превыше всего на свете, настал конец. Но в среду вечером Маркус приехал с бутылкой виски. Они сели за кухонный стол и в молчании выпили по рюмке, прежде чем он наконец заговорил:
— Я знаю, люди смотрят на нас с Фионой и удивляются. Они гадают, отчего мы так близки. Братья и сестры в нашем возрасте, как правило, не живут и не работают вместе, как мы. Нам в детстве не повезло. Я ведь тебе уже рассказывал.
— Да, кое-что, — ответила Анна.
— Ты знаешь, что мы росли с бабушкой. Мама в один прекрасный день просто отвезла нас к ней погостить и больше не вернулась. Фионе было четыре года, мне два. Бабушка с самого начала объявила, что мы ей не нужны. Для ребенка нет ничего хуже, чем быть ненужным. Мы не сомневались, что бабушка однажды велит нам убираться, и жили в страхе… — Маркус говорил механически, несвязными фразами, и Анне казалось, что он с трудом выдавливает каждое слово. Разговор, несомненно, был мучителен, но необходим, и она подавила желание успокоить его и оставить все невысказанным.
