Сталин (и я уверен — Берия тоже) видел всю потенциальную опасность ситуации. На XIX съезде партии в октябре 1952 года Сталин — устами своего личного секретаря А.Н. Поскребышева — сказал весьма грозные слова. Вот что говорил на съезде заведующий Особым сектором ЦК ВКП(б):
«Есть у нас, к сожалению, среди партийных и советских работников (sic! Хозяйственные работники не упомянуты. — С.К.) такие, которые почему-то уверены в том, что законы обязаны исполнять не они, а кто-то другой, а что они сами могут обходить законы, нарушать или применять их по своему усмотрению по принципу: «Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло». От такого весьма странного понимания законов всего один шаг к… преступлению. <…> Иные руководители почему-то считают, что критиковать дозволено только своих подчинённых, а подчинённые, видите ли, не вправе критиковать свое начальство. Это. ничего общего не имеет с партийностью. Руководитель., ограждающий себя от критики, заведомо роет пропасть между собой и массами…
Критику и самокритику не уважают лишь люди с нечистой совестью, это либо нарушители партийной и государственной дисциплины, либо презренные трусы, либо жалкие обыватели, недостойные носить высокое звание члена партии.»
Конечно же, Поскребышев — всегда подчёркнуто незаметный, ничего подобного по своей инициативе не сказал бы! А это было не всё — дальше следовали ещё более многозначительные слова (жирный курсив мой. — С.К.):
«Имеются. случаи, когда некоторые вельможные чиновники, злоупотребляя своей властью, учиняют расправу за критику, прямо или косвенно подвергают подчиненных репрессиям и преследованиям.
Но всем известно, как строго карает таких вельмож наша партия и её Центральный Комитет, не считаясь при этом ни с чинами, ни со званиями, ни с прошлыми заслугами.»
Итак, Слово было сказано.
Устами Поскребышева Сталин не угрожал, не пугал. Он предупреждал. Но предупреждал всерьёз, по-сталински. То есть, во-первых, сдержанно — потому он и поручил сказать то, что было сказано, другому. Во-вторых, — весомо, напоминая, что у товарища Сталина за словами следуют дела.
И можно было не сомневаться, что вся шкурная «партоплазма» — и сидящая в зале, и орудующая вне его стен — поняла Сталина верно. Конечно, расстрелы ей теперь не угрожали, но и просто расстаться с тёплым руководящим креслом не желал никто. А дело кое для кого шло именно к тому.
Причём пахло отставкой и для министра ГБ Игнатьева, близкого к Хрущёву, и ддя самого Хрущёва.
