— Как… как же ты так умудрился-то?
— Умудряются заклинание тройного эссалона без подготовки сотворить. А для любви особого ума не надо, она сама приходит.
— Вот и я об этом говорю — оно мне надо?! — племянник ухватил поданный бокал и не глядя влил в себя половину. Впрочем, в сладко-кислой жидкости, теплом растекающейся по телу, градус совсем не чувствовался. А он, надо признать, был весьма немал. — И всё же! Я даже ничего и не замечал.
— Конечно не замечал. Я и сам долго не замечал. — Олеандр вернулся в кресло и подвигал плечами, разминая мышцы. — Она всегда была для меня… чем-то между ребенком и божеством. И я относился к ней иначе, чем к обычным своим… подопечным. Сам знаешь — наш мир лежит на плечах женщин, только они, вольно или невольно, вершат его судьбу. И гибнут ради него же. А эта… такая упрямая, раз за разом возвращающаяся из подземных чертогов. В чем-то злая, она меж тем всегда стремилась понять других, оценить их действия с иной точки зрения. Добрая, ласковая как котенок, по своему нежная. Я всегда был очарован этой девушкой. И без лишних чувств отдал ее в руки Данте, зная, что он-то о ней позаботится. Мне нравилось возиться с ее дочерью, нравилось следить как пусть болезненно, но взрослеет сама Лилит. Наверное, я слишком много наблюдал за своей любимицей. Сам знаешь, наша Лилит всегда расточала любовь направо и налево. Рядом с ней так уютно греться. — Эльф прикрыл глаза, на миг почувствовав то тепло в груди. — Осознание пришло внезапно. И больно. У меня была любовница… молодая человеческая женщина, кареглазая, с волосами в легкую рыжиту. И вот как-то…. Гм, лежим мы в постели, она возьми и ударь меня под ребра. И давай обвинять, что я ее чужим именем называл. Говорит, раньше терпела, но сейчас я перешел все границы. И она не Лилит.
— Это ты запалился, — «посочувствовал» родственничек. — И что потом? Признался ей?
— Нет, разумеется. Несколько лет я был уверен, что она ничего не знает, и надеялся, что не узнает. А потом… как-то она попросила меня съездить с ней к драконам. Они в то время договаривалась с Диар о детях для Бальтазара и Станиславы. Отказать своей любимой ученице я не посмел. На севере очень красивые ночи, особенно если ледяные вдруг решат напомнить о себе и раскрасить небо. Вот эта и вылетела на балкон, «поглядеть огоньки», — передразнил он Лилит. — Мы стояли на балконе, я рассказывал что-то о ледяных, Лилит куталась в плащ. И тут я понял, что она уже не на сияние смотрит, а меня рассматривает. Я о своей внешности и отношения к ней окружающих никогда иллюзий не питал. Но тот взгляд меня чем-то задел, сразу вспомнились те ее слова при первой встречи. Вот и спросил, почему она предпочла мне Данте. А Лилит сразу в лице переменилась, и ответила, что он был первым, кто полюбил ее саму, кто полюбил ее такой, какой она есть. Лилит отчего-то уверенна, что всегда приносит боль тем, кто ее любит. А потом подошла и поцеловала. Сказала, что всегда этого хотела. Не врала, но не договаривала. Этого всегда хотел я. Через несколько дней я вернул ее в Царство, еще раз посмотрел, как она котенком забирается на колени мужа… и решил забыть.
