Понял | страница 2
— …Молодой, — вздыхает кто-то из пижамников. — Под трамвай угодил.
— Что, по пьянке? — кому-то хочется классифицировать трагическую частность, низвести ее до всеобщего, бытового. Трагедия требует если и не сочувствия, то хотя бы внимания, интереса. А тут все равны, все в пижамах.
— Да нет, не по пьянке. С работы ехал, час пик, городской транспорт — сам знаешь. Вот я на Гражданке живу, каждый день без пуговиц домой приезжаю. Ну, а он с ветерком ехал, снаружи висел… Это раньше у трамвая хоть колбаса была, а теперь ухватиться не за что. Изнутри поднаперли — кому-то там выходить потребовалось, — он сыграл ногою под колесо…
— Еще повезло, что одну отрезало.
— Да, парень, видать, везучий…
— А вот у нас на фабрике, ребята, помню, — начал очередную бывальщину малый, добродушный на вид, белобрысый, толстый, в байковой черной пижаме, — план мы квартальный перевыполнили, поавралили, профсоюзное собрание, значит, подведение итогов. Ну, значит, речи говорят, кому положено говорить, поздравляют с производственным успехом, все прочее. Теперь, значит, премии, прогрессивка. А у нас в бригаде работал Витя, мужик шебутной, любил на собраниях выступать — хлебом его не корми, только дай ему выступить… И обязательно чтобы какую-нибудь бяку сказать, обедню испортить. И тут он, значит, руку тянет: прошу слова. Ну, ему, конечно, дают, все такие радостные, уже, можно считать, у всех премия в кармане… Он на трибуну взошел и говорит: «Я предлагаю все наши трудовые премии передать в фонд мира». Мы со смеху падаем. А он все серьезно так — артист…
— Ну и что же? И как? — оживились пижамники, глядя в рот рассказчику. Это им интересно.
— А что? Куда денешься? Рабочий класс предлагает — это закон. Так и записали — в фонд мира. Благородный почни…
— Вите-то этому что потом было?
— С него взятки гладки. Он — слесарь-наладчик высокой квалификации. Его везде с руками оторвут…
— Да… Это конечно… Ну, и работать с ним — не соскучишься…
Рассказам и россказням нет конца, пока не является нянька со шваброй, обернутой мокрой тряпкой, в тапочках на босу ногу, молоденькая, громко, но не сердито кричит:
— Опять собрались? Опять пепел на пол трясете? А я за вами ходи подтирай! У-у-у, проклятущие. Марш отсюда! А ну пошли по палатам, а то сейчас дежурного врача вызову.
В палате моей № 4 пока что тихо: один читает — ему, должно быть, за шестьдесят, с седыми усами. Другой лежит, вперив взор в потолок. Он не просто лежит, а с лечебной целью. Ему назначено врачами — лежать, он и лежит, и весь его вид говорит о том, что он не встанет до той минуты, когда ему встать разрешат. Лежачему тоже за шестьдесят.