Вот она, холодная, осенняя Обь! Печаль последней навигации…
Зоя веревочной шваброй мыла узкий проход между каютами и леерной сеткой. И вдруг остановилась. Из-за острова выплывало несколько барж. Их толкал белый, высокий буксир…
Когда впервые на Оби появились такие буксиры, построенные в Венгрии, на них были установлены хорошие радиопередатчики. Плывут, бывало, новенькие, отличные от всех, красавцы суда и далеко по Оби разносится музыка. За это речники и прозвали их «музыкантами». Потом замученные передатчики вышли из строя и буксиры замолчали.
Тогда, за пеструю окраску, стали звать их «петухами». Но теперь буксиры перекрасили в белое, и они утратили свои прозвища…
Вот сейчас и появился на сверкающей обской глади такой бывший «петух-музыкант». Зоя замерла. В сапожках, в брюках, в красной болоньевой куртке, она походила на мальчишку, чуть сумрачного, упрямого и твердого. Зоя пристально следила за буксиром, пока он не проплыл мимо со своими огромными пустыми баржами. На его палубе никого не было, только в окнах рубки смутно мелькали какие-то фигуры.
«Муж ее там работает», — догадался Гурин.
Осеннее солнце ярко освещало одинокую напряженную фигурку Зои.
«Э-хе-хе… И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет… Ах, молодость, молодость! — усмехнулся Гурин. — Им, молодым, все это кажется страшно важным… Плачут, страдают, бедняги… И из-за чего, спрашивается? Он разлюбил ее… Она разлюбила его… Э-хе-хе… Дуралеи! Вы бы лучше подумали, что жизнь наша короче воробьиного носа. Вот от чего можно сходить с ума».
2
Спал он, как всегда, неважно. И странное приснилось ему сегодня. Приснилась ему предзимняя необитаемая Обь. Безлюдные сырые пляжи со скелетами грибков, с которых уже сняли цветные тенты, еще не убранные дощатые купальни, полуразобранные вышки для ныряния, вытащенные далеко на берег перевернутые лодки и безмолвный затон со стоячей водой, где сгрудились, готовые зимовать, недвижные теплоходы, буксиры, катера, самоходки, «ракеты»… И все это затянуто дымкой дождя…
С каменной тяжестью на душе проснулся Гурин. И решил так, что это ему приснилась его жизнь…
Он вышел на палубу во мрак, в ветер. Плескалась Обь. Пахло вянущими тальниками. Было глухо, безлюдно. Никто уже не ночует на островах, не пылают на них костры. Продутые ветрами, обнаженные — они бесприютны. Далеко светятся красные фонарики бакенов, тревожно предупреждают о чем-то. Все уже спали, кроме помощника капитана в темной рубке за штурвалом. Но нет, на корме чьи-то приглушенные голоса, шаги, смех, какая-то возня.
