«Мэрилин Шлектер, 20 августа.
Не знаю, что произошло! У нас в компьютер занесено больше 200 дел, и, чтобы их вести, не хватает ни людей, ни технических возможностей. Даже нормально работающего компьютера у нас нет. Наш съедает записи, стирает информацию, посылает не в те файлы. Вот так это и случилось. Ее записи были перепутаны с чьими-то другими. Я не знаю, куда делись настоящие. С ней занималось столько народа, и никто из них не сравнивал свои записи с предыдущими, некоторые даже переименовали ее. Ей, совершенно очевидно, было не шесть месяцев, она уже самостоятельно ходила — никак не меньше полутора лет, а то и все два. Она сменила два или три приюта, прежде чем нашли, куда ее окончательно пристроить, и поэтому записи — это просто мешанина из разных имен и возрастов. Но наш инспектор уволился, и люди пытаются как-то его заменить.
Нельзя их винить за то, что случилось. Если бы у нас было больше персонала и помощь по ведению дел в офисе…
В наших записях она стала фигурировать как Мэри Джо Гудмэн, и ее послали к Виноне Форбуш под этим именем.
Не знаю, как это произошло. Но потом, когда у нас запросили информацию о другой девочке, то оказалось, что это она — Мэри Джо. Я позвонила миссис Форбуш и объяснила, что произошла ошибка, и договорилась о том, чтобы забрать ребенка на следующий день обратно, но когда я пришла к ним, в доме никого не было. Это все, что я знаю. Я знаю только, что га девочка, которая вам нужна, — не Мэри Джо Гудмэн. И не знаю, где она сейчас и кто она на самом деле. И — да, я плачу, — простите, не могу удержаться».
Я читал дальше, чувствуя как вместе с замешательством перед этими дикими сообщениями в моей душе поднимается злость.
«Макс Годел, сентябрь, ближе к концу месяца.
Сижу я, в общем, в автоприцепе Сильвии, читаю объявления о приеме на работу. Для меня — ничего подходящего, ну всегда так — ничего подходящего, но чем черт не шутит, надо взглянуть. А тут телефон звонит — Марша, черт возьми! Ну и номер — Марша! Бог ты мой, когда она удрала от меня, то обчистила меня догола, одну татуировку оставила — да и то, видно, потому, что не могла соскоблить. А тут звонит — я сейчас приеду, Сильвия на работе? Ну да, раз она работает в казино, что ей делать дома в десять? Ну так я еду? А я ей — ну что за дела, в чем дело-то? А она мне — подожди, увидишь. Дельце — самый верняк. Я только что прикатила в город. Сейчас прилечу. Я ей — нет уж, детка, лучше не надо. Но она уже летит, не прошло и получаса — стучится, я открываю, она мне — привет, Макс, как живешь? Сильвии дома нет? Я ей — давай исчезни, сучка. А она — да ты смотри, Макс, что я нашла. Вернее, оно меня нашло. Смотрю — ребенок какой-то. Ну, этот номер не пройдет — Марша хоть и шустрая, ничего не скажешь, но не настолько же! Этот ребенок уже ходит вовсю, а Марша со мной была пару лет, до прошлой весны. В общем, даже Марше так бы подшустрить не удалось, но девчонка ее за руку держит, будто мамочку. Беленькая такая, глазки карие. Никакой не пупсик с пушком на голове, как в газетах было, глаза — тоже не блюдца. Обычный ребенок, года два-три, маленький, в общем.
