— Неси сразу на второй этаж, — глухо прохрипел Сергей.
— Да и тут вроде неплохо. Телевизор, холодильник — вы тут барствуете. Зачем на второй?
— Неси! — зло повторил Сергей.
Как только он водворил его в дальнюю комнату, на широкий диван, — бережно так, будто малого ребенка, — Сергей снова впал в забытье. Когда он пришел в себя, водила все еще был здесь.
— Знаешь, я подумал, может, тебе чего надо… Позвонить кому или привезти чего. — Он замолчал смущенно.
— Там, в кармане куртки, — слабо произнес Сергей, — возьми бумажник.
Мужик не заставил повторять дважды. Он вытащил кошелек, но раскрывать не стал.
— Открой!
Он открыл. Сразу бросилась в глаза фотография: красивая женщина и такая же чудная девочка ласково смотрели на него.
— Красивая баба! — заметил спаситель. — Мне такие что-то не попадаются.
— Заткнись! Открой бумажник.
— Открыл.
— Достань две бумажки.
— Это много.
— Одну возьми себе. На вторую завтра отоварься. Привезешь жрачки, бутылку водки и что-нибудь от головы.
— Ну да! Ну да! Только водка вряд ли тебе сейчас поможет. Как бы не было от нее вреда!
— Будешь выходить, выключи везде свет! — замолчав, он дал понять своему спасителю, что в его присутствии больше не нуждается.
Когда стукнула входная дверь, Сергей запоздало подумал о том, что, прежде чем взбираться с помощью водилы на второй этаж, следовало бы намекнуть тому, чтобы дотащил его, Серегу, до уборной. Достойная жалости попытка выглядеть хотя бы в этом независимым.
…Ночь прошла ужасно. Несколько раз звонил телефон, он порывался дотянуться до трубки, но столик, на котором располагался аппарат, стоял за пределами досягаемости — это была явная оплошность с его стороны. Слава богу, догадался хотя бы попросить своего избавителя принести стакан воды и воткнуть его в углубление на приставленном впопыхах табурете. Истории этой уже лет десять. Углубление образовалось от непогашенной вовремя сигареты. Машка учинила тогда целое расследование: чем это он был так занят, что чуть не сгорел заживо. Ладно, сам бы сгорел, так ведь чуть не сжег великолепный дом, основу их благосостояния.
Ночью он то и дело проваливался в какую-то яму, сверху давила неведомая сила, мешавшая выбраться на поверхность. Потом что-то там щелкало, и он уже видел себя с Машкой и Аленкой, бредущими по летнему саду. Сад, залитый солнцем, был весь в ярких белых крапинах земляничных цветов, а кое-где и вызревших алых земляничин. Воздух дрожал и звенел птичьими голосами, стрекотом кузнечиков… А дальше он уже метался по сцене — не мог вспомнить реплики, выпадал целый кусок, а коллеги поворачивались к нему почему-то спинами, словно его и не было на сцене. Потом он снова падал в яму, и все та же неведомая сила продолжала давить на него… Ему никогда не выскочить из этой ловушки.
