– Вы, наверное, что-то принесли?
– Да, – неожиданно для себя ответила Мария.
– Чай? Сахар?
– Пряники, – сказала Мария и зачем-то стала торопливо объяснять: – Свежие, сама испекла к Новому году.
Она достала из сумки пакет, замерзшие пряники застучали.
– Ой, застыли!
– Ничего, мы их сейчас на печку.
Илья снял одну перчатку, и высыпал пряники в миску.
– Здорово! – почему-то сказала Мария и огляделась. – Это от администрации города?
– Нет, – сказал Илья. – На пожертвования. А работают добровольцы.
Пряники разогрелись, источая аромат меда и корицы.
– Ух ты, как пахнут! – сказал Илья. – Неужели сама их испекла? Ничего, что я на «ты»?
– Ну конечно! А я могу чем-то помочь?
– Здорово! У нас рук не хватает. Сможешь набрать проникновенный текст для листовок? Мы их раздаем по торговым центрам – катастрофически нужны деньги. В стране 1,5 миллиона бездомных! Пожертвуешь всего 20 рублей, и один бездомный получит в нашем пункте обогрева стакан горячего чая с хлебом. А если кто-то сто рублей даст – мы даже полечить бездомного сможем, промыть рану, смазать, сделать перевязку.
– Поняла! – сказала Мария. – Тогда я побежала домой, у меня есть цветной принтер, часа через два все будет готово.
– Хочешь, заеду к тебе, мы все равно целый день по городу колесим, подбираем замерзших бездомных.
– Да! – радостно сказала Мария.
Она ворвалась домой, задыхаясь от волнения, сбросила дубленку и ринулась в комнату оформлять листовки – яркие, цепляющие, проникновенные.
Через пару часов, когда на столе лежали тридцать отпечатанных листовок с призывом о тепле и милосердии, запел домофон. Мария вздрогнула от неожиданности – как же давно к ней никто не приходил! – и вскочила. Глянула на елочку, мерцавшую игрушками, в оконце пряничного домика горел уютный огонек. Мария закрыла и снова открыла глаза – нет, не почудилось, теплый свет. В ее домике свет! Она засмеялась и побежала открывать дверь.
Запах любви и цыганского мыла
По вечерам в поле слышны были тихие голоса, чьи – неизвестно, слов тоже не разобрать. Ветер приносил вздохи и смех, и вместе с ними на веранду приплывали сплетающиеся в туманные косы запахи – горьковатого чабреца, терпкой полыни. Пахло даже ванилью. Откуда она бралась, Анастасия понять не могла – поле-то обыкновенное, заросшее клевером, мелкой виолой, кошачьей лапкой и диким горошком. Край поля колыхался кипреем – Анастасия называла его по старинке иван-чаем, и приносила любимому горсти розовых цветков, заваривала травяной чай. Но едва спускались летние сумерки, как в дачные окна вновь тянуло таинственным, русалочьим: то мятой, то лимонной травой, то прохладной белой розой.
