Впервые о войне заговорили зимой. По столице ползли
слухи, что Бешеный принц, Эзар Яхор дан-Хавенрейм, открыто призывает айшеритов
захватить равнинную Каларию, "разбойным образом" отторгнутую от
Нагорья Наином Воителем, а проигравший Иллирийское сражение Кайшер
дан-Хавенрейм все благосклоннее выслушивает речи о реванше. Нагорийские послы
все еще подметали длинными узорными плащами мозаичные полы дворца,
раскланиваясь перед Валлариксом и его Советом, но одновременно участились
стычки на границах, а доглядчики писали о союзном договоре между Аварисом и
Нагорьем и о войске айшеритов, собирающемся под Тронхеймом. Менестрели,
выступающие в кабаках, переключились с исполнения фривольных песен вроде
"Монолога мельника, не вовремя пришедшего домой" на исполнение
"Холмов Равейна" и "Прощальной" знаменитого Алэйна Отта.
Старшие ученики бросали Академию, чтобы скорее присоединиться к своим старшим
братьям и отцам в Каларии или отправиться на Острова. Младшие с удовольствием
последовали бы их примеру, но все не достигшие совершеннолетия лаконцы могли
покинуть Академию только с разрешения своих родных. По этому поводу кипели
нешуточные страсти. Юлиан Лэр написал длинное письмо отцу и с лихорадочной
надеждой ожидал его ответа. Князь Афейн Рейхан получил известие, что его отец
не видит никакой необходимости досрочно забирать его из Академии, и выразился
по этому поводу настолько энергично, что оказавшийся поблизости наставник, не
сумев с ходу придумать соразмерное взыскание, отвесил ему звучный подзатыльник.
Маркий Этайн, отец которого возглавил дипломатическую миссию на Островах, по
своему обыкновению, ничего не говорил, но по тому, с каким остервенением Марк
изучал аварский все свободные часы, он все-таки на что-нибудь надеялся. А те лаконцы,
у которых ворлок в свое время обнаружил слабый Дар, в эти недели обивали пороги
Совета ста - так продолжалось до тех пор, пока магистры не пожаловались
мастерам, что не могут выполнять своих прямых обязанностей из-за Одаренных
недоучек, возмечтавших о карьере боевого мага. Одним словом, город с каждым
днем все больше походил на растревоженный пчелиный улей.
