Родные величали Ваську «кормильцем», бабы «разбойником», мужики из сельсовета — охотники и рыбаки — «удачливым работником», а девчата, особенно те, кто на выданье, — «обманщиком», потому что он всем обещал жениться, сыграть свадьбу, а сватал их за других парней. Но никто ни разу не назвал его хозяином, как принято в тайге называть всех, кто имеет добротную избу с километровыми огородами, жену, детей и сундуки, полные всякого добра. Васька понимал, печалясь, что до хозяина ему еще далеко, и утешался тем, что всему свое время.
Вот и мать стала надоедать ему, называя бродягой.
— Женись, Васька, на любой девке, не мыкайся по свету, да и живи на месте своим домом…
Но жениться он не собирался, зная из книг, что есть на свете, по которому мыкается он, любовь, и когда-нибудь он встретит ее, и уж тогда пойдет свататься, а пока есть вдовы и девки, которые не прочь поиграть в эту самую любовь…
Одевался он всегда в просторную белую рубаху с расшитым воротником, в хорошие суконные брюки, заправленные в хромовые сапоги, вместо часов носил компас, который подарили ему геологи, когда он служил у них проводником. Одетый во все отглаженное и начищенное, он будто загорался изнутри и в в самом деле становился красивым, статным парнем, который не может не нравиться, если еще учесть к тому же, что после войны в таежных деревнях осталось мало парней.
Однажды Васька пошел на реку выкупаться и увидел там на плитовых камнях Глафиру — дочь медвежатника Громова, приехавшую из Ивделя.
Она стирала, наклонившись к воде, била вальком по мокрому белью. Васька подкрался сзади и обхватил ее за пояс, она, вздрогнув, вздохнула, выпрямилась, обернувшись, прижалась к нему упругим телом и ударила вальком по голове. Васька вскрикнул от боли и, остолбенело смотря на ее гневное лицо с раздувающимися ноздрями, потер ладонью шишку. Глафира сказала спокойно:
— Ну вот. Теперь на черта похож.
— Пошутить хотел! За что же ты?..
— Шутить не позволю. Не будешь лапать.
Он осмотрел ее всю и слабо улыбнулся.
— Кра-асивая ты! Давай знакомиться!
— Это заслужить надо, парень… И не паясничай. Давай-ка платок холодный приложу — шишка-то мигом и спадет. — Она обняла его голову прохладной белой рукой и стала примачивать лоб шелковым розовым платком.
Ваське стало приятно, он прижимался головой к ее нежной сильной руке и не отрывался от Глафириных черных глаз.
— Что смотришь? Не икона я…
— Вот мне жену такую бы! — не удержавшись от восхищения, выпалил он и заметил, как она отняла руку и с усмешкой взглянула ему в глаза, сжав алые губы на бледном лице: круглые белые щеки ее зарумянились и ямочки около губ стали еще больше заметны.
