Я шумно вздыхаю. Я измотана до предела, физически и психически, и все же под тонкой кожицей усталости и тревог скрывается еще одно сильное чувство, которое я до сих пор не сознавала до конца. Я в гневе. Даже в бешенстве, и все потому, что Джейка не было рядом, когда мы с Хлоей нуждались в помощи. А как насчет сообщения, которое я оставила ему среди ночи? Конечно же он понял, что некто, стенающий в трубку, словно раненый зверь, это я. Почему же он мне не перезвонил? Еще одно доказательство его чудовищного бессердечия.
Как было бы хорошо — просто ненавидеть, только я не умею, во всяком случае не знаю, чем подпитывать ненависть. Бывает, сделаю над собой героическое усилие, вот как сейчас или на занятии с Мэри Энн, а потом вдруг вспомню что-нибудь, какую-нибудь ерунду, и сразу пропадает желание отделать Джейка так, чтобы запомнил меня на всю оставшуюся жизнь, — скажем, кастрировать или оторвать руку-ногу. Например, сейчас, когда я представляю себе, как звоню ему и кричу в трубку, что его дочь чуть не умерла прямо в салоне грязного манхэттенского такси, я почему-то думаю лишь о том, как он подрагивает от холода, выдернутый из теплой постели. Когда он так дрожит, то становится по-мальчишески трогательным. Трудно ненавидеть человека, которого знаешь вдоль и поперек, до потаенных особенностей его нервной системы. Если бы я могла ненавидеть его хотя бы вполовину так сильно, как любила, он бы у меня и пикнуть не посмел.
Что сделал Джейк со своими чувствами, как решился меня разлюбить? Как получилось, что те черты моей личности, которые он знал, ценил, ну, по крайней мере, терпел, превратились для него в источник постоянного раздражения? И как же я этого не заметила?
Однако, как бы Джейк ни относился ко мне, Хлоя ведь и его дочь, и он должен знать, что сегодня ночью за ней приходила смерть. Разве нет? И поскольку мой материнский долг — сообщить отцу, что случилось с его ребенком, я снимаю телефонную трубку.
Разумеется, трубку берет она, разумеется, я ее разбудила. В конце концов, сейчас всего без четверти восемь. Для них — раннее утро. В последнее время они почти каждый день работают до самого закрытия ресторана и домой приезжают в третьем часу ночи. Сонный голос Николь звучит хрипловато и сексуально. Я морщусь и крепко зажмуриваю глаза, чтобы изгнать видение — как они вместе лежат в постели. Напрасные усилия.
— Мне нужно поговорить с Джейком, — не открывая зажмуренных глаз, говорю я. Хорошо. Пока все хорошо.
