— А если бы они не открыли любовь? Вы увидите ее, если останетесь.
— Не могу. Никак не могу. Я обещал…
— Кому?
— Кому бы ни обещал, я всегда выполняю свои обещания.
— Всегда. Странно.
— Что странно?
— Что Настенька вас так долго терпела.
— Хоть капли вина не найдется?
— В вине истина? Так что ли?
Лариса достает из буфета недопитую бутылку «Киндзмараули».
— Истины на свете нет.
— Есть. Только вы ее боитесь.
— У меня было предчувствие, что мы с Настей разминемся.
Гремит гром, сверкают молнии.
— А я всегда думала, что сперва молния, а уж потом гром, — говорит Лариса. — И вообще я думала, что без молнии не бывает грома. А молния без грома бывает. Ладно, пейте вино и извлекайте свою истину.
— Если я потеряю Настеньку, я не смогу писать так, как пишу сейчас.
— Истина номер один: грома без молнии не бывает.
— Я увидел ее двадцать лет назад. В Феодосии. Она ныряла, как дельфин, а потом сушила на солнце свои длинные русалочьи волосы.
— И вы с ней не познакомились тогда?
— Она казалась такой недоступной, далекой от земной любви. А я был с девушкой, которая меня боготворила.
— Истина номер два: человече, лучше поздно, чем никогда.
— Со своей будущей женой я тоже познакомился в Феодосии.
Он наливает в кружку вино, отламывает хлеб.
— Если бы вы подошли к Настеньке в то лето в Феодосии, я могла бы быть вашей дочкой. Правда?
— Правда. Но я никогда не мог представить себе ту девушку матерью своего ребенка. Я и по сей день этого не представляю.
— Потому я и называю ее Настенькой. А вас вообще никак не называю. А как вас называет дочка?
— Папой.
— Она похоже на вас?
— Нет, она вылитая мать.
— Я тоже похожа на маму.
Лариса приносит фотографии Анастасии, раскладывает их на столе. Оба разглядывают их при тусклом свете двух свечей.
— Она совсем не изменилась с тех пор, как я увидел ее двадцать лет назад.
— Мама очень изменилась. С прошлой весны.
Лариса мгновенно замолкает.
— Помню, в прошлом году она старалась сама сидеть на веслах. Она не позволяла мне грести — боялась, что я растяну запястье. За это я играл ей по вечерам Шопена.
— Вы и своей жене играете по вечерам Шопена?
— Нет. Она сама прекрасно играет на рояле.
— Истина номер три: Шопен посвящал свою музыку чужим женам.
— Я посвящу Анастасии свой новый фортепьянный концерт.
— У вас их много? А я и не знала, что вы пишете фортепьянную музыку.
— Я до недавних пор не писал для фортепьяно.
— До прошлой весны?
— Да.
— Истина номер четыре: никогда не позволяй женщине догадаться, что ты ее очень сильно любишь.
