* * *
Те, кто подал заявления первыми, начали получать бандероли через два-три месяца. Министерство общественных дел предварительно проверяло все бумаги, так что строчки, содержащие информацию, которую сочли конфиденциальной или порочащей третьих лиц, были замазаны черной краской. Это вызвало громкое возмущение. Что за издевательство! Кого хотят обмануть? Но тщеславие и суетность взяли верх. Вы бы посмотрели на старых товарищей, носившихся со своими секретными досье, на тех, кого в одно мгновение возвели в ранг ветеранов, героев подрывной деятельности, чуть ли не сопротивления; не хватало только наград, впрочем, папки с делами лучше наград, солиднее, больше бросаются в глаза. В твоем деле сколько страниц? Десять! А в твоем? Двадцать пять! А у такого-то досье весит несколько килограммов…
Да, три кило с мелочью, ни больше ни меньше, теперь это становилось чем-то весомым, было чем гордиться, из-за чего пить успокоительное. И как мне было оставаться безучастным, когда другие приукрашивали свою молодость и бог весть что о себе воображали, с каждым днем все больше раздувая риск и опасности, которым якобы подвергались, а я вот замкнулся в упорном нежелании что-либо предпринимать, обрек себя на безвестность. Словно все мое прошлое забылось, исчезло, погребенное под грудами архивных дел, гордо выставленных напоказ, как военные кресты.
* * *
В конце концов даже Коринна не выдержала. В первое время она была на моей стороне: сразу видно честного человека, я всегда был лидером, я стоял во главе многих движений; куда там этим, не нюхавшим политики, вечно пасовавшим перед грубыми маневрами главного чудовища, государственной машины, но постепенно и Коринну начало смущать отсутствие у нас чего-то конкретного, того, что можно всем предъявить. Конечно, в моем собственном архиве имеются листовки, для которых я подал идею, те, которые полностью составил, отчеты о заседаниях ячейки, наброски будущих ярких выступлений на митингах и демонстрациях, но документы, связанные с двумя или тремя самыми важными акциями, мы, разумеется, уничтожили; сейчас они бы очень пригодились, но тогда могли служить уликами и привести к аресту. Коринна начала высказывать сомнения, а потом и явное разочарование. Нет, надо мне наконец решиться и затребовать это чертово дело, должно быть, многокилограммовое, если судить по другим и учитывать степень заслуг каждого.
Прошло полтора месяца, и все еще никакого ответа. Притом что поначалу досье приходили буквально через несколько дней, тут почта срабатывала, как и раньше, четко. Нужно сказать, что за счет введения новой услуги — первоочередной доставки — все прочее замедлилось: того и жди проволочек, а ведь цены подняли. Каждое утро до работы я открываю почтовый ящик все более нетерпеливо и лихорадочно, но там одни пустяковые письма, поскольку самое важное приходит на служебный адрес, где почту разбирает секретарша. Еще в ящике лежит газета, где сотрудничает мой приятель Антуан. Он-то получил свое досье уже давно и поторопился рассказать о нем в газетных передовицах.
