Таволга | страница 27



Суемся в «окно», и словно в сказочном ущелье летим в бездну, крутимся среди причудливых утесов, фантастических гротов, откуда, кажется, вот-вот взмахнет крылами потревоженный дух изгнанья. Я отдаляюсь как бы сам от себя, забываю о земной бренности, ошеломленный неповторимым мигом, ярким как молния. Испытываю состояние детской жути и восторга при падении во сне, а падаем мы мимо трехкилометровой толщи кучевых напластований с синеватым поддоном — предвестником назревающей грозы.

После посадки подхожу к инструктору, как того требует порядок, получить замечания по полету. Он сдвигает шлемофон на затылок, отмахивается: погоди — и глядит на солнечный сноп, падающий из «того» окна.


И вот позади учебно-боевой истребитель конструкции Яковлева. Высший пилотаж, маршруты, типовые атаки «воздушных боев» — все вместилось в летную книжку одной строкой: столько-то полетов, столько-то часов.

Прощаемся в вокзальном ресторане. Анатолий Иванович улыбается:

— Аданичкин, что такое брудершафт?

— Не знаю, товарищ инструктор. — Саня невозмутим.

— Скажу ему, Хромов.

— Это когда двое пьют сразу, а потом целуются.

— Понял, Аданичкин? А теперь забудь. Небо беспощадно к тем, кто заблуждается. На милость его не могут рассчитывать даже короли.


Надо уметь все объяснить. Даже сны, которые приходят много лет спустя.

Есть на приборной доске автоматический радиокомпас — самый большой прибор в кабине истребителя, с самой большой стрелкой. Она показывает на дальний привод, как правило, аэродрома посадки и не дает заблудиться — ставь на ноль и никуда не денешься, придешь домой.

Вижу себя в кабине самолета. Стрелка слетела с оси, лежит за стеклом внизу прибора. Горючее на исходе, надо садиться, а я не знаю, где нахожусь. Охватывает леденящая жуть, как бывает только во сне, я цепенею и просыпаюсь. Долго не могу успокоиться, хотя не первый раз вижу этот сон, и даже во сне знаю, что это неправда. Можно было бы объяснить, что я потерял цель, иду неведомо куда, и главное для меня осталось в том времени, когда стрелка чутко подрагивала на малейшее отклонение от курса. Но откуда постоянство снов?

Все просто. Я с упорством маньяка постигал теорию и практику полета, они вошли в меня через поры, через нервные окончания, через клетки мозга, проникли в самую суть. И будут со мной, пока я жив. Как сказано в «Жизни Небесного Короля»: «Душа пилота — вечный узник неба».

ТАЛИСМАН

Ермаков вышел из ТУ-104. Посмотрел на белые облака, слегка подгоравшие на западе, на желтую траву сбоку стоянки, на синеющий лес вдали, на масляные пятна под ногами, на неторопливую деловитость обслуги, показывающей всем своим видом причастность к важному делу, на то, как из выхлопных труб струилось легкое марево — двигатели остывали.