Господин Бербелек отплыл на сотню пусов и повернул, идя теперь на веслах параллельно берегу. Высматривал кентавров и дриад под зеленой звездой. Часть лодок дрейфовала с погашенными фонарями, соединившись бортами, симметричные тени. Но все же большинство Исидовых любовников еще кружили в поиске. Поворачивались, всматриваясь в лицо каждого проплывающего мимо лодочника и в рисунки, украшающие борт его лодки. В один из моментов Иерониму показалось, что он различил лицо Давида Моншеба. (Где Алитэ? Нужно было расспросить Антона. Но и — где Авель? Мне следовало бы старательнее примеряться к роли отца, невозможно, чтобы это оказалось настолько трудным.) Моншеб — благороднорожденный, для него это развлечение. Среди простонародья весьма популярны легенды об отважных юношах, которые, рискуя жизнью, пробираются в святую ночь на краденых лодках в воды аристократов и гасят фонарь какой-то божественно-прекрасной эстле. Может, и содержится в том частичка правды, ведь для отроковиц из мраморных дворцов эта легенда тоже некоторым образом привлекательна…
Впереди, слева: кентавры на весеннем лугу. Спокойная вода омывает эллинский орнамент на колышущейся в ленивом дрейфе лодке. Поставленный на ней шелковый шатер скрывает фигуру пассажира. Господин Бербелек на миг замер с поднятым веслом. Подгреб им еще пару раз, подплывая с другой стороны дрейфующей лодки, чтобы удостовериться. Но сомнений нет: красноволосая дриада кралась к притаившемуся охотнику, Мареотида лизала их стопы.
Иероним бессознательно проверил кинжал. На месте. Огляделся. Ближайшие свидетели как минимум в сорока пусах. До берега — пусов сто двадцать. Есть ли еще причина, чтобы медлить? Никакой. Он погреб вперед.
Лодки отерлись бортами. Он отложил весло, ухватился за шнуры. Отодвинулся зеленый шелк, рука с браслетом-змейкой помогла ему затянуть узел. Колыбели прильнули друг к другу по всей длине, нос к корме, корма к носу.
Он потянулся за кинжалом.
— Погаси, — приказала она.
Погасить фонарь — да, конечно же. Погасил свой, отступил на корму, перескочил на лодку Шулимы и погасил ее. Поворачиваясь к шатру —
Потянулся за кинжалом.
На ней тоже лишь кируфа, белая, расстегнутая, с капюшоном, наброшенным на стянутые на затылке волосы. Она сидела на бахромчатых подушках, скрестив ноги, с миской фруктов между ними; маленьким кривым ножом как раз очищала апельсин и, когда господин Бербелек повернулся, бросила плод ему — без предупреждения. Он поймал в последний миг, выдернув руку из рукава.
