Алитэ и Авель обменялись взглядами, а затем одновременно взглянули на Иеронима.
Господин Бербелек уже не усмехался. Нельзя поддаваться Форме безрассудно, ведь не в том же дело, чтобы вернуться в собственное детство.
Однако прежде, чем он отворил уста —
— Начинается! — указала на арену Луиза.
Актеры вот уже миг как сошли со сцены. Раздалась дробь невидимых барабанов, и в ритме этой дроби на доски вступил сам К’Ире, сопровождаемый с обеих сторон двумя красноглазыми сфинксами. Сфинксы рыкнули, барабаны умолкли, К’Ире воздел руку с золотым скипетром — и всё: не пришлось повышать голос, не было нужды даже что-то говорить, хватило одного его присутствия, позы, жеста. Моментально стихли разговоры, публика замерла, с ожиданием всматриваясь в высокого гота. Тот без единого слова захватил их внимание; но они хотели быть захвачены, за это и платили.
— Не мог бы я попросить тебя на пару слов? — прошептал перс, склонясь к Иерониму.
— Сейчас? А что случилось?
— Мне кажется, здесь один из нимродов Второй Гренадской. Я знаю его, по-моему, он без постоянного контракта и поддался бы искушению.
— Хм, ну ладно.
Извиняясь перед сидящими, они поспешно прошли к боковому барьеру.
— Который? — спросил господин Бербелек, осматривая ряды глядящих на сцену зрителей. К’Ире объявлял первый номер, представление началось.
— Я соврал, — сказал Ихмет. — Я никого не видел. Как давно ты знаешь эту женщину?
— Что? Кого?
— Эстле Амитаче, да? Ее.
— А в чем дело?
— Сначала ответь. Как давно?
— Этой зимой она приехала в Воденбург из Византиона. К дяде. Племянница министра, которую никто раньше не видел. Нас представили на одном из ужинов у князя, в Децембрисе или Новембрисе.
Перс скривился, дернул себя за ус. Полез в карман, вынул янтарную махронку, угостил Бербелека. Иероним, подчиняясь форме Зайдара, в молчании вытащил махорник. Закурили.
Нимрод оперся плечом о деревянный барьер. Взглянул, не поворачивая тела, над плечом — на первый ряд, господин Бербелек проследил за его глазами. Они видели только верх спины Шулимы и ее затылок, светлую корону волос, как предвестие невидимой короны, ажурного антоса. Женщина глядела на представление какоморфных демиургосов вместе с остальными; поглощенная происходящим на арене, она не ощутила взглядов мужчин.
— В тысяча сто шестьдесят шестом, — неторопливо начал Зайдар, прерываясь всякий раз, когда толпа издавала крики удивления или громкие вздохи, — я перестал работать в охране караванов ладанного пути и принял первый контракт на средиземноморских трассах. Плавал, главным образом, на кафторских галерах: Эгипет, Рим, Кноссос, Гренада, Черное море. Король Бурь снова двигался в небе, это был конец спокойного мореходства по Средиземному. Именно тогда, как ты наверняка помнишь, Чернокнижник в третий раз покинул уральские твердыни и двинулся на юг, хану пришлось бежать через Босфор. Византион готовился к войне, сзывал стратегосов, аресов, даже нимродов, султан нанял Хоррор. Я плавал туда и в Крым. Летом в Крым прибыл Чернокнижник. Князья Херсонеса принесли ему клятву. Это происходило публично, над портом, на террасах цитадели; срубили все деревья и разрушили стену — чтобы не закрывали вид. Ты, скорее всего, видел картины и гравюры. Я там был. Толпа — сколько глаз видит. В конце концов, разве часто смертным дано узреть лицо кратистоса?
