Быковский был невозмутим, словно все это его не касалось.
— Поедем вместе, — уговаривал он меня.
— В каком качестве? Ведь приглашали космонавта.
— А разве роль однополчанина невысока?
Свисток милиционера прервал разговор. Какой–то водитель, забыв о светофоре, выскочил на красный свет.
Милиционер подошел к нашей машине.
— Простите, Валерий Федорович, что задерживаю. Лихачат, норовят взглянуть на космонавта!
…На столе тем временем заполнялись пустующие прогалы. В квартиру входили жены летчиков. Они были нарядные, торжественные, обращались к Валерию на «вы», отчего он только конфузился. Он всячески старался показать, что нимало не изменился, остался все тем же В а–леркой, а такое почтительное обращение увеличивало разрыв, нарушало простоту. Благо, у меня в запасе имелось еще немало историй из нашей прежней полковой жизни, и я не ленился, выкладывал их одну за другой.
Рассказал я и про рыбалку.
По воскресеньям мы часто все вместе выезжали в лес и на озеро. Утром вездеход останавливался у домов. Протяжным сигналом водитель извещал: «Пора!» От подъездов тянулись заспанные рыболовы. Залезали в кузов, зябко жались друг к другу. Но потом, как цепная реакция, начиналось бурное пробуждение. Сыпались прибаутки, острословы упражнялись в юморе. Старший машины, капитан Николай Кузнецов, встав на подножку, пересчитывал прибывших, делал перекличку:
— Ничего не забыли? Быковский, хлеб взял?
— Взял!
— Аксенов, колбасу положил?
— Тут она.
— Олег, огурцов достал?
— Да!
— Горючего хватит?
— Хватит!
— Поехали!
— Командир, стой, удочку забыли!
— Обойдешься!..
Однажды повезло Быковскому. Он поймал большую щуку. Я широко развел руками и убежденно сказал:
— Килограммов пять с гаком будет, а то и…
Вспомнили еще и такую историю.
Как‑то к нам приехал Крымский — художник военной студии имени Грекова. Заложив руки за спину, он расхаживал по маленькой комнатушке, разместившейся под крышей старого, разрушенного войной Дома офицеров. Настроение у Крымского было преотвратительное. Его терзало беспокойство: сможет ли он здесь выполнить задание студии?
— Нет типичного лица, — рассуждал он вслух, — Перевелись асы! Где летуны? Такие, чтобы зрителю было приятно посмотреть: могучего сложения, с высоким крутым лбом, пышными вразлет бровями, гордой осанкой, твердыми волевыми губами?.. А здесь… не то все, типичное не то.
Насупившись, Крымский ждал, скрестив на груди руки, облокотись на обшарпанную, в зеленых пятнах стену. Наконец загремел телефон. Художник жадно схватил трубку, как будто только телефон мог принести ему облегчение.
