Григорий все эти годы был сильной рукой власти. Вначале его избрали председателем сельсовета, потом на смену ему пришёл Тимофей Селезнёв — с виду простоватый, медлительный, а на самом деле дальновидный и умный мужик. Кроме Тимофея, в ячейке ещё состоял Иннокентий Плужников; Иннокентия недавно приняли в кандидаты партии. И всех их объединял Мотыльков.
«Без народа ни до порога, — говорил Дмитрий Петрович; он любил старинные выражения. — Работать нам с народом намного легче, чем бывшим правителям деревни. Платон, если помнишь, когда он старостой был, всё земским стращал да кутузкой. Понятно, защищать интересы небольшой кучки богатых против большинства народа не легко, приходится к плётке прибегать. А у нас другое дело. Мы интересы большинства защищаем против небольшой кучки богатых. За нами на каждом шагу народ, все честные мужики. Они поддерживают, но и подталкивают нас, чтобы мы не стояли. Это надо чувствовать…»
Однако были в Крутихе люди, которым становилось поперёк горла всё новое, советское. Григорий это знал. Он уже не сомневался в том, что Мотылькова убили кулаки.
— Стреляете, гады? — шептал он, идя к Тимофею Селезнёву. — Ну, погодите, мы вас всех выведем на чистую воду! — От ненависти у него перехватывало дыхание.
Побледневший, с осунувшимся лицом, он протянул руку Тимофею.
— В Кочкино за милицией ты послал? — хрипло спросил Селезнёва Григорий.
— Послал. Скоро должны приехать милиционеры, — ответил Тимофей.
Григорий спросил, что знает Тимофей про тайные сборища у Селивёрста Карманова? В своё время Григорий не придал большого значения слуху об этих сборищах. Он думал тогда: «Что они могут сделать, эти шепчущие по углам люди, когда не в их, а в наших руках власть?» Сейчас он жестоко раскаивался в своей самонадеянности.
— Свили они тут у нас змеиное гнездо, и вот из этого гнезда жало высунулось, — резко сказал Григорий.
Тимофей молча сурово кивнул. Григорий стал передавать ему свои наблюдения после обхода деревни. Кто мог быть замешан в убийстве? Платон Волков? Вряд ли. Трусоват и угодлив Платон. А вот Генка…
— А что Генке до Мотылькова? — возразил Тимофей. — Он скорее бы уж в Платона стрельнул. Ему родной брат злее лютого врага.
— Не скажи, — нахмурился Григорий. — Генка — волчонок зубастый, от него всего жди. Я эту породу знаю, — с ненавистью закончил Сапожков.
— Насчёт Генки я думал тоже, — сказал Селезнёв. — Говорят, он сейчас в Кочкине. Я написал записку начальнику милиции. Его там задержат на всякий случай, до выяснения.
