— То, что ты не успела украсть.
— Что можно украсть у нищего? Смешно! — фыркнула Гера со спесивой миной.
— Ты не просто воровка, ты хуже! Ты влезла мне в душу и опоганила все! Предательница!
— Ах, как громко! Что бы это я могла у тебя украсть? — прищурилась Гера.
— Все, что понадобилось тебе для того, чтоб откупить любовника, а ему, — чтоб состряпать диссертацию.
Ноздри у Геры сделались как бы прозрачнее и тоньше:
— Ну, этот номер тебе не удастся. Если я и взяла какую‑то бумажку из твоего кавардака, так что из этого? Все равно их там лежат горы годами, пыль только собирают. Подумаешь, драгоценность! Но раз ты так заговорил, то и я тебя предупреждаю: разойдемся лучше по–мирному. После того, что произошло, ты отлично понимаешь: совместная жизнь у нас невозможна. Надеюсь, ты не станешь возражать, если я подам на развод?
— Еще бы! Нет ничего проще! Сошлись–разошлись, как собаки на пустыре.
— Фу, как старомодно! Это же лексикон самодура-купца из Островского.
— А если я, для полного соответствия, пришибу тебя сию минуту, как последнюю тварь?
Лицо Геры побледнело, глаза зашарили по комнате, но удрать некуда, — в двери глыбой — муж. Руки за спиной. Гера шевельнулась, поняв, что хватила лишку, заюлила.
— Это явное безрассудство, ни к чему все это, Стас… Ты ведь не только меня — себя убьешь. Конечно, я не из святых, но и ты, сознайся, тоже? Люди мы. Так давай разойдемся по–людски, мирно, без скандалов. Ты ж не любишь скандалов, верно? А мама, я знаю, скандалами своими с первых дней отравляет тебе жизнь, — повернула быстро разговор Гера и подбодренная молчаливой безучастностью Станислава заговорила уверенней: — Разумеется, можешь жить здесь, но, сам понимаешь, квартира папина. Лично меня это не трогает, я, видимо, скоро переберусь в другое место, так что вам придется как‑то самим разбираться.
Гера стояла, прижавшись спиной к стене, она уже обрела спокойствие. Она могла ожидать гораздо более худшего, более трудного и сложного варианта расставания. Могли возникнуть крупные материальные и психологические издержки, но Стас сам облегчил развязку. Оттолкнувшись от стены, Гера направилась к двери. Станислав уступил дорогу, лишь подумал удивленно:
«И это… было моей женой!»…
Через какую‑то минуту вперемежку с шелестом оберточной бумаги с кухни донесся громкий голос:
— Ста–а-с! Иди сюда!
Он приблизился скованно, прижав руки к бокам, словно опасался прикоснуться или запачкаться обо что-то. Уставился исподлобья на Геру. Она, поводя глазами, как бывало в минуты шутливого настроя, сказала игривым тоном:
