— Ты…
— Ой! — воскликнул он, не сводя с меня взгляда.
Послышался плотный хруст. Резко запахло водкой. Я перевел взгляд от глаз Можайского на пол и вскрикнул:
— Ты раздавил бутылку!
— Да что ты! — Можайский тоже посмотрел себе под ноги. — Вот ведь какая незадача!
— Ну, и что ты хочешь показать этой нелепой демонстрацией? — нахмурился я. — Разница очевидна!
— Совсем не настолько, как тебе кажется, — парировал Можайский.
— А я говорю…
— Послушай, — перебил меня Можайский. — У тебя ведь есть приходящая прислуга?
— Конечно. Да ты же сам знаешь: тетушка Поля…
— А если, допустим, — вновь перебил меня Можайский, — эта почтенная дама допустит какую-нибудь оплошность?
— Какую? — не понял я.
— Да вот хотя бы…
Можайский быстро осмотрелся, а затем — не найдя, очевидно, ничего подходящего в гостиной — даже высунулся в коридор и осмотрел и его. В коридоре, однако, тоже ничего не нашлось. Тогда Можайский совсем вышел из гостиной и исчез на полминуты — минуту.
Вернулся он с объемной бутылью.
— Зачем тебе керосин? — ахнул я.
— А вот зачем!
Можайский направился к камину, а во мне взметнулось недоброе предчувствие:
— Эй! — закричал я. — Остановись! Стой, говорю!
Но было поздно.
Можайский, на ходу откупорив бутылку, в несколько шагов подскочил к камину и, кочергой отбросив подальше тлевшие угли, сунул бутылку в камин.
Тогда уже ахнули все. Митрофан Андреевич подбежал к Можайскому и схватил его за руку:
— Что вы делаете, князь?!
— Посмотрим…
Митрофан Андреевич схватил кочергу и попытался подцепить уже разогревшуюся бутыль, но вышло еще хуже: бутыль опрокинулась, керосин хлынул на угли. К самой полке немедленно взвилось пламя. Митрофан Андреевич, чертыхаясь, отскочил.
— Что вы наделали!
Отпихивая нас, к камину подлетел Чулицкий:
— Невероятно! Глазам своим не верю!
И — как до него Митрофан Андреевич — отпрыгнул.
Пламя уже вырывалось наружу. Я в оцепенении смотрел на готовую вот-вот разразиться катастрофу.
За моей спиной послышался топот. К камину протиснулся поручик…
— Нет! — заорал Митрофан Андреевич, пытаясь перехватить нашего юного друга.
Однако поручик успел выплеснуть на пламя добрую половину эмалированного таза воды.
В следующий миг пламя вырвалось из камина и — по водяным дорожкам — начало растекаться по гостиной[56]. Я схватился за голову.
— Я не хотел… — начал бормотать поручик.
— Олух царя небесного! — закричал на него Митрофан Андреевич.
И тут — на счастье, хотя, как вы, читатель, помните, непродолжительное — кто-то вырвал из рук поручика таз с остатками воды. Наш юный друг ойкнул, но таз выпустил. Я круто повернулся к новому действующему лицу: им оказался Инихов.
