— Пьяны вы были что ли?
Гесс покачал головой:
— Нет, не пьян. Хуже.
— Да что же может быть хуже?
— Я не дал себе труд затребовать Кальберга в приемную!
— Как так?
— Вот так.
— Ничего не понимаю! — лоб Михаила Фроловича сморщился. — Их — всех троих — привели в участок?
— Да.
— И вы занимались оформлением происшествия?
— Да.
— Но при этом Кальберга в участке не было?
— Не было.
— Да как такое возможно?!
Третий покаянный вздох:
— И не только Кальберга, но и Молжанинова тоже.
— ***?!
— Всё просто.
— Да объясните же, наконец!
Побивая рекорд Митрофана Андреевича, Гесс вздохнул в четвертый раз:
— Торопился я очень. Мое дежурство подходило к концу и… и… я пораньше хотел уйти: встреча у меня была назначена.
— Никак — с девицей?
Гесс покраснел.
— Ну, дальше?
— У нас порядком так заведено: по одному опрашивать, если компания поступила. Вот и ввели в приемную одного: Бочарова. То есть, — поправился Гесс, — это теперь я знаю, что доставленный был Бочаровым, а тогда он представился Андриановым Михаилом Ивановичем, булочником с восемнадцатой линии. Я проверил: есть такой. Записал показания… Андрианов, то есть Бочаров, рассказал, что спор у него из сущего пустяка с приятелями вышел: не верили они, что если на Николаевском мосту встать лицом к дому Рубана[39], можно увидеть крест Андрея Первозванного[40]! Представляете? И впрямь ведь вздор какой! Сделал я предписание в мировой участок[41], да и выпустил с богом этого Андрианова…
Гесс испустил пятый вздох.
Мы переглянулись.
— …и двух других тоже, даже не затребовав их в приемную. Велел Андрианову, чтобы он передал им: на каждого протокол в мировой участок поступит, пусть ждут. А до тех пор — свободны!
— М-да…
— Увы! — Гесс чуть не плакал. — Я даже не посмотрел на них! Составил по шаблону еще два протокола и сам ушел! И руки! Эти грязные руки! Ну почему они-то не привлекли моего внимания?!
Можайский, отставив стакан, подошел к стулу, на котором сидел совершенно убитый Вадим Арнольдович, и похлопал своего помощника по плечу:
— Ну, будет, будет…
Гесс и впрямь всхлипнул, но тут же мотнул головой и взял себя в руки.
Митрофан Андреевич кашлянул:
— Кхм… кхм… Анастасия… э?
— Да-да, Митрофан Андреевич, — поворотился к нему «наш князь», — продолжайте что ли…
Полковник еще раз кашлянул.
— Ну, значит… поначалу только прохожие выражали недовольство нашей троицей, но после, когда, как, повторю, сказала Анастасия, в ход пошло настоящее насилие, вмешался и городовой. Сценка с полицейским оказалась довольно бурной, но непродолжительной: спорщики, оставив собственные разногласия, попытались было что-то ему втолковать, но тот, послушав мгновение-другое, выхватил свисток и засвистел. Так всех и замели. Впрочем, сопротивления они не оказали и поэтому… как видите Вадим Арнольдович, не так уж вы и виноваты… в участок их доставили без насилия и даже с известным почетом. Как показалось Анастасии, в момент задержания Кальберг сунул в руку полицейскому деньги. А Молжанинов — неизвестный Анастасии вальяжный господин — проделал то же самое, но почему-то украдкой!
