Я, понятное дело, дал хаму укорот, да куда там! Он только шире ухмыльнулся и повторил вопрос: чего, мол, мне нужно… «Откуда же тебя поперли, дорогуша?[12]» — подумал я и вынужден был смириться.
— К Самойлову!
«Не положено!»
— Чулицкий! — рявкнул я. — Начальник Сыскной полиции!
«Да хоть черта подземной канцелярии! Не положено и всё тут!»
И улыбается, и улыбается…
«Ах, вот ты как…» — мысленно произнес я и схватил наглеца за портупею, дернув на себя так, что он мигом оказался в моих объятьях:
— Смирно стоять! Кругом! Под трибунал! Распустились!
Но гад мгновенно вырвался, отскочил на шаг, поправил ремни и… припустился прочь.
— Куда?! — закричал я вслед, но молодчик уже скрылся в одном из кабинетов.
Тогда я пошел наугад. Но уже через минуту меня окружили высыпавшие невесть откуда жандармы. Они оттеснили меня к стене, причем поручик тот, тоже оказавшийся среди них, размахивал — ни много, ни мало! — внушительных размеров револьвером и громче всех требовал свалить меня с ног, связать и сволочь в камеру: камеры ведь тут же, под боком, находились!
Честно признаюсь: я струхнул. Вот ведь какая штука: сколько раз на бандитов ходил, сколько в опасных засадах бывать доводилось, сколько смерти на своем веку перевидал, а к такому повороту событий не оказался подготовлен! Да и как к такому подготовиться можно? Разбой средь белого дня — и тот не ошеломил бы меня больше!
— Господа, господа! — залепетал я. — Вы что: умами тронулись?
«Молчать! Смирно стоять!» — явно передразнивая меня, процедил поручик и принялся меня обшаривать: самым натуральным образом!
— Что вы делаете?
«Молчать!»
Из моих карманов извлекли портсигар, бумажник, мой собственный револьвер и, наконец, адресованную Самойлову записку.
«Так-так-так… что это у нас тут?» — поручик увидел адрес и явно заинтересовался.
В собственные руки… Его превосходительству… Заварушка…
«Откуда это?»
Я не ответил.
«Где взял?»
Негодяй перешел на «ты», но и это я проигнорировал, решив, раз уж мир сошел с ума, принять сие прискорбное обстоятельство молча.
«Не советую запираться!»
Мерзавец чуть отступил и замахнулся…
— Замахнулся?! — одновременно вскричали все мы: получилось хором и громко.
— Клянусь, господа! — Михаил Фролович вскинул правую руку к сердцу. — Клянусь! Еще мгновение, и он бы меня ударил!
— Невероятно!
— Это еще мягко сказано… я сам не поверил своим глазам!
— И?
— Обошлось.
Чулицкий вздохнул.
— Одумался?
— Вот еще! Просто, — еще один вздох, — на мое, по-видимому, счастье за спинами этих молодчиков раздался требовательный голос:
