Очевидно, что и Саевич ощутил нечто подобное. Если до этих слов он был подавлен и даже раздавлен, то, услышав их, встрепенулся и приободрился. Его взгляд — вот только что едва ли не затуманенный слезами — осох от влажной поволоки и засверкал:
— А вот с этим я вас попрошу!
Брови его сиятельства чуточку выгнулись, шрам между ними отчетливо побелел на растянутой коже.
— Что можете вы знать о том, кто и как бедствует? Кто и что из себя представляет? Кто и на что решается? Ни-че-го!
Его сиятельство в замешательстве кашлянул.
— Хотите пари?
— Что, простите? — Его сиятельство растерялся.
— Пари, спор, the bet — называйте, как угодно!
— Но о чем? — Его сиятельство уже совсем не понимал, чего именно добивался от него Саевич.
— А знаете, — отложив сигару, вмешался Инихов, — это даже забавно! Со своей стороны я тоже готов держать пари. Григорий Александрович, согласны?
Саевич повернулся к Инихову и — теперь уже с недоумением, подобным недоумению Можайского — спросил:
— Вы? Пари? Со мной?
Сергей Ильич серьезно подтвердил:
— Я. Пари. С вами.
— Но о чем?
Ситуация стала походить на фарс.
— Ну как же? Вы, готов побиться об заклад, — Инихов усмехнулся, найдя еще одно определение спору, — собрались завалить несчастного князя… не возражайте, Юрий Михайлович: достаточно посмотреть на ваше лицо…
Его сиятельство невольно повернулся к висевшему в простенке зеркалу.
— …именами неудачников, вступивших на скользкий путь. Разве не так?
Саевич молчал.
— А я предлагаю вот что. — Инихов — аккуратно, оставив в пепельнице серый столбик — взял сигару и, раскуривая ее, сделал несколько энергичных затяжек, окружив себя клубами дыма. — Вы сами расскажете нам всё и с самого начала. А уж мы — на основании вашего рассказа — сделаем тот или иной вывод. Предмет же пари — именно вывод и есть. Я утверждаю, что мы вас осудим!
Саевич дернулся — несильно, но заметно, всем телом.
— Сергей Ильич, подождите!
Его сиятельство запротестовал, но предложение вызвало интерес: Чулицкий и Митрофан Андреевич встали на сторону Инихова. Гесс отмалчивался, но по лицу его было видно, что и он на его стороне. Мнение поручика и штабс-ротмистра никого, по большому счету, не интересовало, но спорить с ними и не было нужды: отставив стаканы и перестав о чем-то шептаться, они безмолвно, но с явным любопытством поглядывали то на Сергея Ильича, то на Саевича. Что же до меня, то я колебался. С одной стороны, было бы справедливо дать фотографу полноценное — вы понимаете — слово. Но с другой, лично мне важнее были выводы его сиятельства. И не те, которые могли бы воспоследовать из не поддававшегося проверке рассказа Григория Александровича, а те, которые были основаны на личных наблюдениях «нашего князя». Говоря проще, я больше хотел услышать продолжение начатого Юрием Михайловичем повествования о дерзком вторжении в логово фотографа, а не оправдания самого фотографа!
