— Вам кажется, что солью можно исправить протухшее блюдо?
Можайский широко распахнул свои неизменно улыбающиеся глаза и вперился страшным взглядом прямо в глаза Митрофана Андреевича. Но фокус, как сказали бы в цирке, не удался: брант-майор только усмехнулся.
— А впрочем, — неожиданно сменил он гнев на милость, — черт с вами. Чулицкий! Заводите шарманку!
Михаил Фролович покраснел:
— Шарманка у вас в депо[32]. А у меня — исключительно точные инструменты!
— Лупа и линейка?
Чулицкий вскочил:
— Нет, милостивый государь! Знание дела и здравый смысл!
— Здравый смысл? У вас? Сушкин! Да вы-то хоть не маячьте у меня перед глазами!
Я вздрогнул: отойти с линии огня и дать непонятно отчего заведшимся оппонентам сцепиться врукопашную? Или по-прежнему столбом стоять между ними?
Пока я размышлял, Кирилов начал подниматься на ноги.
— Стойте, — закричал я. — Стойте!
— Ну, что еще там у вас?
— Драться вам я никак не могу позволить!
— Драться? — усы полковника встопорщились, приняв по обыкновению параллельное полу положение, слегка раскосые глаза сделали попытку округлиться, но это у них не очень получилось. — Драться? Сушкин! Да вы с ума сошли? Или уже надрались в стельку?
— Что вы делаете? — Я преградил дорогу вставшему из кресла и сделавшему шаг вперед Кирилову. — Не пущу!
Полковник остановился, смерил меня от макушки до пят высокомерным взглядом — взгляд этот был настолько холодным, что я поневоле съежился — и, взяв меня за рукав пиджака, отодвинул в сторону. Я не смог ему противостоять и, когда он двинулся дальше, только беспомощно — открывая и закрывая рот — наблюдал за происходившим.
Однако к Чулицкому Митрофан Андреевич не подошел. Он занял позицию у стола, позвенел стаканами, выбирая меж них по какому-то ему одному известному принципу, повертел в руках очередную бутылку, искоса взглянул на стоявшего чуть поодаль Михаила Фроловича и вдруг, подмигнув, пригласил:
— А не выпить ли нам, господин хороший?
Несмотря на вульгарный оборот, использованный Митрофаном Андреевичем, в самом тоне, каким это было сказано, ничего оскорбительного, как ни странно, не оказалось. Напротив, тон имел характер дружелюбный и отчасти шуточный.
Михаил Фролович, тоже уловив эту перемену, переступил с ноги на ногу — как бы в нерешительности — и подошел к столу:
— Сами вы — господин хороший! Наливайте!
Кирилов разлил водку по двум стаканам, и оба эти брюзги, чокнувшись, выпили.
— А все-таки, Сушкин, — крякнув, заявил Кирилов, — водка у вас — дрянь!
