— Я смутился: было как-то неловко признавать очевидное, но выбора не было. Вряд ли барон все это время молчал, но так как нить беседы от меня ускользнула, что же мне оставалось, если не это? Да, Иван Казимирович, — сказал я, — простите великодушно. Если вы спросите меня, о чем вы только что говорили, я не смогу ответить.
«Пустяки, — барон похлопал свободной рукой по штативу, — я всего лишь спросил, как в одиночку вы справляетесь со всем этим. Ноша, как-никак, нешуточная, а вы, насколько я понял, ходите исключительно пешком?»
— Дело нехитрое, — ответил я, — вопрос привычки. Главное — не растянуться на мостовой и ничего не уронить: некоторые вещи очень хрупкие.
«Ах, вот оно что! Привычка… ну, разумеется. Вы, Григорий Александрович, как солдат на войне: там тоже нужна привычка».
— Сравнение, признаюсь, меня удивило: уж очень неожиданным и, как мне показалось, не слишком уместным оно получилось. Возможно, поэтому я невольно — быстрее, чем сам осознал, что говорю, — задал встречный вопрос: вам приходилось бывать на войне? Лицо барона изменилось: на него набежала тень, лоб пересекла крупная морщина, мелкие морщинки — сеточкой — залегли подле глаз. Сами глаза стали бездонными, и это пугало больше, чем если бы в них закипела откровенная ярость. Впрочем, длилось всё это считанные секунды. Почти мгновенно барон опомнился и оправился и, улыбаясь как прежде, пояснил:
«Извините за невольную демонстрацию чувств, Григорий Александрович, но тема войны, когда она касается лично меня, всякий раз воздействует на меня довольно болезненно. Так получилось, что я потерял родителей во время польской… кампании[15], а мне самому довелось побывать в деле у Кушки[16]».
Можайский вскинул голову и порывисто наклонился из кресла:
— У Кушки? Вы ничего не перепутали?
Саевич удивленно посмотрел на его сиятельство и повторил:
— У Кушки. Он так и сказал.
— Как интересно!
Теперь уже мы все с удивлением смотрели на Можайского.
— Этот факт, господа, примечателен сразу двумя обстоятельствами. Первое — Кальберг никогда о нем не говорил. Второе — Кальберг никогда не служил.
— Минутку, минутку, Юрий Михайлович! — Саевич замахал рукой. — С этим всё как раз просто: барон…
— Вы ошибаетесь, Григорий Александрович, — перебил Саевича Можайский. — Всё как раз очень непросто. Видите ли, так уж случилось, что я… не буду, впрочем, вдаваться в ненужные подробности. Скажу лишь, что мне хорошо известны события тех мест и времени, и уж конечно я знаю всех, кто был при Комарове
