Инихов хмыкнул, а Вадим Арнольдович прыснул и, от греха подальше, поставил чашку с кофе на стол:
— Да уж! Убила она этой суфражеткой наповал! Но ведь и вы, князь, отшатнулись от Гориной, как ужаленный! Как же это соотносится с вашими размышлениями и ожиданиями?
Можайский тоже не удержался от того, чтобы не хохотнуть, но, подавив смешок, ответил:
— Просто суфражистки — уже чересчур. Уж слишком неожиданно она их подпустила! Признаюсь, я ожидал любого вывода из несоответствия туфелек, но никак не суфражистку. Такое мне даже в голову не пришло! А вот поди ж ты… Но как бы там ни было, эта забавная суфражистка лишь укрепила меня в уверенности, что все обернется наилучшим образом.
— Вот как?
— Да. Чувство приличия не позволяло Анне Сергеевне сходу и прямо выдать нам Анутину; сказать, что она должна прийти в квартиру Анны Сергеевны к условленному часу, и что, задержись мы до этого часа, все наши поиски разом будут вознаграждены. Нет: действовать таким образом Горина не могла. Но не могла она и выпроводить нас восвояси и безо всякого результата, поскольку романтика сделала нас в ее глазах особами… как бы это сказать? — Можайский растерянно замолчал, внезапно обнаружив, что не может подобрать подходящий эпитет.
— Мне кажется, — Глаза Инихова блеснули добродушной насмешкой, — что это не нас романтика сделала в глазах Гориной особами… как бы это сказать?
Гесс засмеялся.
— Да, Юрий Михайлович, не нас, а вас!
Можайский, как это уже было в гостиной у Гориной, слегка покраснел, но быстро оправился.
— Полноте, господа, полноте! Давайте скажем так: в моем лице — всех нас. То есть — полицию вообще.
— Ох, ловки же вы, Юрий Михайлович!
— Да нет же, Сергей Ильич, все так и есть. Посудите сами. — Можайский затушил папиросу и снова взялся за бокал с коньяком. — Я — ее участковый, а потому — объект прямой, если можно так выразиться. Но одновременно с этим я — полицейский чин, то есть — объект опосредованный. Объект, олицетворяющий собой всю полицейскую службу.
— Ну, с этим, пожалуй, трудно поспорить.
— Вот и получилось, — Можайский, по-видимому, поспешил вернуть беседу в прежнее, не настолько фривольное русло, — что Анне Сергеевне, с одной стороны, не имевшей — в силу своих представлений о приличиях — возможности прямо нам выдать Анутину, а с другой — ни на минуту не сомневавшейся как в наших праве, так и правоте, пришлось пуститься на хитрость. Ей нужно было задержать нас до прихода Анутиной. И она это блестяще проделала.
