— Свободен? — кинулся я к шоферу (шоферы такси — народ капризный и своенравный, в особенности ночью, когда никаких альтернатив их транспорту нет).
— Разумеется, — изумился шофер, — для чего бы иначе я сюда подъезжал?!
— У нас вещей много, — радостно затараторил я, — подождите минутку, мы их сейчас подтащим.
— А где ваши вещи-то? — спросил шофер. — Далеко отсюда?
— Да нет, — махнул я рукой, — вон они, метров сто отсюда, не больше.
— Для чего же вам тогда вещи сюда тащить? — вновь изумился шофер. — Я подъеду.
Он подал свою машину задом, мы быстро загрузились, причем шофер даже помог нам таскать наши мешки и ящики. Машина заметно просела.
— Ого! — присвистнул шофер. — Однако вы не налегке. Издалека? — И покосился на наши обтрепанные штормовки.
— С Таймыра, — гордо сказала Наташа.
— А-а! — мотнул головой шофер. — Понятно!
Первым делом мы доставили Наташу в ее общежитие, а потом отправились домой ко Льву Васильевичу. Вся наша рыба долетела до дому в полном порядке (не зря продавец в Хатанге так тщательно проверял упаковку и крепеж ящиков). Лишь один из картонных ящиков с омулем разъехался с одного угла, и мне под ноги выпала прекрасная двухкилограммовая рыбина. Этого омуля мы и преподнесли в подарок диковинному шоферу такси.
— Большое спасибо, — растрогался он, — как это рыбина зовется?
— Омуль.
— А вы же говорили, что с Таймыра едете, а не с Байкала.
— Ну да, — ответил Лев Васильевич, — омуль вообще рыба северная, а в Байкале водится другой ее вид, именно байкальский омуль.
— А что с ним делают, с этим северным омулем?
— Едят.
— Да это-то я понимаю, а в каком виде?
— Да в каком угодно, — пожал плечами я. — Уху из него варить можно, солить его, в пирог класть... Только жарить нежелательно, а то он весь на сало изойдет.
— Ну надо же, — все разводил руками таксист, — диковина какая, северный омуль!..
Всему на свете приходит свой конец. Пришел конец и первому из моих таймырских дневников — в его последнем многоточии поставлена последняя точка. Всего я был на горячо любимом мною полуострове четыре раза: кроме описанной выше Тулай-Киряки-Тас, дважды побывал я на побережье моря Лаптевых, на мысе Цветкова, что далеко вдается в море как раз напротив острова Преображения чуть южнее бухты Марии Прончищевой (там полярная станция, на которую мы однажды чуть не отправились пешком); и еще один раз — в истоке великой реки Нижней Таймыры, которой истекает в Карское море залив Нестора Кулика, северная часть озера Таймыр. Дважды (не считая этих) привозил я с поля путевые заметки, которые когда-нибудь, возможно, тоже приведу в порядок, и тогда они продолжат мои бесхитростные, но, безусловно, правдивые записки. А теперь по уже сложившейся традиции несколько строчек в заключение.
