— Ты куда?.. — раздались возбужденные голоса. — Назад!.. Совсем спятила!.. Убьют ведь!
Но мать не слышала. В голове молотом стучало: деревня, люди, Тавус.
— Сумасшедшая! Ты куда? — схватил ее за руку какой-то старик.
— За помощью!
— Дорога перекрыта, мы окружены!
— Я выберусь, меня не заметят.
— Кто может нам сейчас помочь? Почта вон где, ты и до завтра не доберешься!
— Пойду… добегу… позову, — исступленно твердила женщина.
— Пока доберешься, всю деревню захватят. А так, может, хоть живой останешься.
— Не нужна мне такая жизнь! Пусти, все равно пойду! — яростно крикнула она и высвободила руку.
— А ведь она правду говорит, правду, — раздались голоса.
Увидев, как стремительно мать выскочила из крепости, Тавус хотел ее остановить, но посмотрел на почти пустые ящики и только подумал: куда же это она?
— Побежала за помощью! — словно угадав мысли сына, прошептал Ашур и грустно посмотрел на Тавуса.
* * *
Стрельба почти прекратилась: нечем было заряжать оружие. Но бой продолжался. Без огня, без пороха, без дыма. Ашраф и его люди пытались проломить ворота, но их яростные удары по крепким бревнам были все равно что удары кулаками по граниту.
— Делайте-ка лестницы! — после некоторых безуспешных попыток ворваться в крепость крикнул Ашраф. На его заросшем и искаженном ненавистью лице злобно сверкали глаза. — Всех перережем, и через час заберем их зерно. Живо, живо!
Наскоро соорудив лестницы, бандиты бросились к стенам и стали забрасывать на них толстые веревки с железными скобами.
По приказу отца Тавуса жители разобрали сарай, где хранилась солома, и стали бросать в бандитов кирпичами. Главное, не позволить им забраться на стены, — эта мысль никому не давала покоя. Время словно откатилось назад, в глубокое средневековье, к праще, камням.
* * *
Солнце уже клонилось к закату, а женщина все шла и шла, оставляя за собой неровные следы усталых ног. Добравшись до дороги, она в изнеможении опустилась на обочину…
Она успела — и очень быстро возвратилась в сопровождении двух «газиков» и боевой машины. Она сидела рядом с голубоглазым светловолосым водителем; натруженные руки крепко сжимали поручень, сверкавшие гневом глаза впились в степь. На ухабах машину подбрасывало, но женщина сидела словно влитая, лишь иногда показывая дорогу.
Мать не знала языка солдата за рулем, но как могла, старалась рассказать о своей деревне, об односельчанах, о Тавусе, о банде Ашрафа…
— Душманы… Напали… Помогите! — твердила она, указывая вперед, жестами объясняла, что патроны кончились, что люди в опасности.
