Ты был хоть и осторожен, но смел,
Верность хранил друзьям.
Все, что ты сделал, ты сделал
Ради свободы.
Хоть беден я, нищ и сир,
Своего не стыжусь я труда.
Рубище мое благословенно,
Омытое лучами солнца…
Глаза Эмира увлажнялись от радости, а приближенные родственники, недалекие и пустые, чтоб угодить монарху, словно заводные куклы, качали своими лоснящимися напомаженными головами в такт песне Касема — родоначальника новой эпохи в музыке.
Добс неплохо знал язык дари. Он узнал его из уст доносчиков и придворных плутов, странствующих дервишей и подобострастных слуг, он постоянно подслушивал, что говорят за высокими и низкими стенами домов, и научился слышать даже шепот мышей и кротов. Он будто положил дари, эту жемчужину, в свой большой, с мертвенными губами рот, и разжевал, раздавил эту драгоценность безжалостными стальными зубами.
Добс во всем подражал Эмиру: улыбался Касему, выражал свое одобрение возгласами. А Касем, тоже улыбаясь, пел:
Если мы власти добьемся,
Все дела забросим, разгуляемся,
С песнями унесемся туда,
Где ни солнца нет, ни тумана.
У Добса был приятный голос. В Индии его научили ценить искусство. Желая польстить властителю дум и проявить собственную утонченность, он встал со своего почетного места и сел на коврик рядом с Касемом. Певец умолк… Добс улыбнулся и, похлопав Касема по плечу, сказал:
— Мастер, вы прекрасно поете, совсем как в Индии!
— Спасибо за такую похвалу, — ответил Касем. — Но недаром говорят:
Лишь мастер золотых дел знает цену золота.
Лишь жемчуг оценит достоинство жемчуга,
Лишь соловей воздаст должное цветку,
И лишь Али — Камбару…
Добс сделал вид, что не понял намека — он владел собой мастерски, — и очень любезно спросил:
— Мастер, не могли бы вы поучить меня музыке? В Индии я немного научился играть на вашей фисгармонии.
— Разумеется, с удовольствием, — ответил Касем. — Вы наш гость, посол доброй воли. Мы чтим бога и чтим соседей…
Добс не без ехидства ответил:
— Спасибо, мастер. Но мы для вас ближе, чем соседи — мы здесь, можно сказать, как и вы — свои люди.
Эти слова словно ножом полоснули Касема, но мастер не потерял самообладания. Учтиво передав фисгармонию, он показал Добсу, как наигрывать мелодию, и сказал:
— Ваше превосходительство, господин посол, ваша просвещенность и любовь к искусству, изумительное мастерство ваших пальцев не уступят лучшим из лучших мастеров Индии. Прекрасно, просто великолепно! Теперь, с вашего позволения, я напою слова, а вы подпоете, и наши голоса и сердца будут звучать в унисон.
