И вот настал вечер спектакля. Театр был переполнен. Беллини, который вместе с актерами подглядывал – как водилось, водится и будет водиться! – в щелку между половинками занавеса, был в восторге: продались даже стоячие места! Это обещало грандиозный успех! А народу все пребывало…
Прозвенел второй звонок, но третьего не давали и не давали. В зале нарастал недовольный гул. Особенно много шума неслось с галерки. Нервничал дирижер, актеры, сам Беллини. Никто ничего не объяснял.
Наконец прибежал помощник режиссера и, поминутно извиняясь, сообщил, что в театре народу значительно больше, чем мест. На все места на галерке и почти все кресла партера продано по два билета.
Фальшивые билеты, бывало, выбрасывали в продажу театральные аферисты, однако отличить их рукомесло от подлинных билетов и контрамарок бывало очень легко. Ужас состоял в том, что билеты, которые предъявляли сейчас, были подлинными все!
Кассиры только плечами пожимали, ощупывая и чуть ли не на зуб пробуя каждый билет. Что за путаница произошла, они не понимали. Каждый кассир мог бы поклясться, что у него не было второго комплекта!
Но кто-то же эти билеты продал!
Кое-как дело уладилось: принесли дополнительные стулья, мужчины галантно уступили дамам партер, и все столпились в проходах и на лестницах, ну а обитатели галерки для экономии пространства выдохнули и решили больше не вдыхать.
Представление началось на полтора часа позже условленного времени.
Однако благоговейная тишина в зрительном зале – эти столь дорогие актерам и композитору, эти прекрасные и священные минуты всеобщего внимания! – длилась недолго. Почти сразу после первых же аккордов в зале начали вспыхивать какие-то потасовки: кто-то кому-то наступил на ногу, кто-то кого-то толкнул, кто-то оторвал шлейф у платья чужой дамы и был за это наказан пощечиной, кто-то уронил загодя приготовленный букет и теперь пытался разыскать цветы под ногами столпившейся публики, кто-то упал без чувств, у кого-то сделался приступ мигрени, кому-то срочно понадобилось выйти, кто-то пытался урезонить шумящую публику, отчего шуму делалось еще больше…
Действие на сцене остановилось, потом пошло опять… Актеры были уже на нервах. Прима – сама Джудитта Паста, для которой и на вилле которой, собственно, и была написана «Норма», – сбивалась с голоса. Лучшая ария оперы – «Каста дива» – потерялась в смехе, шиканье, ссорах, даже драках публики.
Такого скандала Ла Скала еще не знала… И не узнает никогда!
