Я копался в коробке, полной старых жестянок и нашел одну с изображением ковбоя, объезжающего лошадь на родео в Калгари. Я вытащил ее и стал разглядывать. Старьевщик подошел ко мне сзади.
– Неплохая вещица, а? – обратился я к нему.
– Мне она очень нравится, – ответил Старьевщик, и я почувствовал, что заливаюсь краской.
– Ты ведь собираешься сегодня участвовать в торгах, верно? – сказал я и кивнул в сторону Скотта-Билли. – Я думаю, это Билли. Тот, чья мать продала нам… тебе ковбойскую сумку.
– В самом деле? – отозвался Старьевщик, и это прозвучало так, словно мы снова партнеры, а не соперники. Внезапно я почувствовал укол совести, словно собираюсь в какой-то степени предать Скотта-Билли. Я сделал шаг назад.
– Джерри, мне очень жаль, что мы поссорились.
Я выдохнул воздух, который, сам того не замечая, задержал в груди.
– Мне тоже.
– Торги начинаются. Можно, я сяду рядом с тобой?..
Вот так и получилось, что мы все трое сели рядом, и Старьевщик со Скоттом-Билли пожали друг другу руки, и аукционист начал свою вступительную речь.
События в этот вечер произошли самые невероятные. Я сделал заявку на одну из таких вещиц, которые зарекался когда-нибудь покупать. Это был набор из четырех стаканчиков для овалтина, как в фильме про сиротку Анни. Точно такие же стояли у бабушки на кухне, так что когда я их увидел, то мигом перенесся туда, где часами сидел после обеда с книжками-раскрасками, сосал диковинные, твердые, как камень, леденцы и слушал, как из гостиной доносятся звуки радиолы, где крутится пластинка с записями Либерачи.
– Десять, – произнес я, открывая торг.
– Заявлено десять, десять, десять, заявлено десять, кто заявит двадцать, кто заявит двадцать, двадцать за четыре стакана…
Старьевщик помахал свой карточкой участника торгов, и я подпрыгнул как ужаленный.
– Космический ковбой дает двадцать… Кто даст тридцать?.. Сэр, вы не заявите тридцать?
Я помахал своей карточкой.
– Ваши тридцать, сэр.
– Сорок, – сказал Старьевщик.
– Пятьдесят, – выкрикнул я даже раньше, чем аукционист успел перевести взгляд на меня. Старый профи, он чуть отступил и позволил нам вести борьбу.
– Сотня, – сказал Старьевщик.
– Полста сверху, – ответил я.
В зале воцарилась полная тишина. Я подумал о своей почти израсходованной кредитке «Мастеркард» и прикинул, даст ли Скотт-Билли мне взаймы.
– Двести, – сказал Старьевщик.
«Ну, и прекрасно! – подумал я. – Плати две сотни. Точно такие же я могу купить на Куин-стрит за тридцать баксов».
