Доканчиваю письмо на поле боя. Ночью здесь был жестокий бой. И нам пришлось поползать порядком под разрывы его «Ивана». Но и наша «катюша» дает жизни немцам.
Вообще, народу у немца мало, он пускается на разные хитрости. Один или два танка показываются по фронту в разных местах. Вообще живем пока, не унываем. Ну а сегодня радостная весть о капитуляции Италии.
Мама, фото твое я получил, часто смотрю на него — когда я смогу тебя увидеть? Мы не выделись с тобой уже два года, мама…
Как живет Ленинград? Как дядя Коля? Поздравляю его с орденом. У меня наград пока нет, но надеюсь, что будут.
Крепко целую, ваш сын и брат Лев».
Все. Больше писем от Льва не приходило. Он погиб при форсировании Днепра, в сорок третьем. Разрывная пуля попала ему в сердце, пробив фотографию матери в кармане гимнастерки.
После войны приезжал его фронтовой товарищ и рассказывал, как уже на правом берегу Лев первым ворвался в фашистский дот с автоматом и перебил весь расчет. Раненый немец успел нажать на курок…
Я помню, как незадолго до смерти мать собиралась ехать на могилу Льва и называла село Ромашки, возле которого он пошел в свой последний бой. Я ходил за ней хвостом и просил взять меня, взять обязательно, но что-то расстроилось, и мать отложила поездку до следующего лета…
Только фотографии и шесть писем остались от Льва — моего старшего брата, с которым мы никогда не виделись.
И чувство вины, обострившееся в последние годы, за то, что до сих пор не съездил к нему на могилу, не разыскал, отговариваясь перед самими собой то заботами и неотложными делами, то отсутствием времени и денег.
…Сейчас я уже вдвое старше Льва — ему так и осталось восемнадцать, но, глядя на старую фотографию, я вспоминаю, как стоял перед ней, пристыженный матерью за озорство, и вновь чувствую себя мальчишкой с застланными пеленой глазами.
Бронислав.
После того как погиб Лев, он стал старшим сыном в семье.
В той же шкатулке хранятся его детский дневник, четыре письма, одна записка и два свидетельства: о рождении 1928 года и смерти — 1950-го. И пачка истертых листков со стихами.
В книжном шкафу стоят несколько книг с его пометками на полях: Маркс, Ленин, история Древнего Рима… Есть книги на английском и французском.
В ящике моего письменного стола лежат его курсантские нашивки и кожаный ремень с якорем — иногда я достаю их и разглядываю. Желтая пряжка покорежена взрывом, на коже — темные пятна…
Мать рассказывала, что в больнице, придя ненадолго в сознание, Бронислав попросил врачей: «Делайте со мной что хотите — я не пикну. Мне надо выжить. Я у матери старший…»
