Так закончилась первая и последняя попытка Фемиды удержать «неудержимого».
На следующий день он издал из своей орландской штаб-квартиры рескрипт-предупреждение: «Если меня не оставят в покое, я расчленю мою империю на пятьсот фирм. Федеральному правительству и властям штатов придется возбудить уголовные дела против каждой из них. Я парализую юридическую систему страны еще невиданным кровопусканием времени и денег. Я задушу ее путами волокиты».
Угроза, видимо, подействовала. От Тарнера отступились. А сам Гленн Заячья Губа продолжает неудержимо наступать широким фронтом…
***
Главный герой мифологии американизма — разбогатевший бедняк, чистильщик сапог, ставший мультимиллионером, продавец газет, добравшийся до президентского кресла. Короче, селфмейдмен[22]. По своим «анкетным данным» Гленн Тарнер выкроен для самой верхотуры долларового Олимпа. Он великолепно сочетает — отчасти интуитивно, отчасти в результате холодного расчета — сентименты былого с ритмами настоящего. Недаром Заячью Губу называют «анахронизмом времен тентов Чаттануги» (эпоха освоения «дикого Запада»), приладившим реактивные моторы к своей телеге, которую раньше тащила пара мулов н с облучка которой он рекламировал свои товары, а когда прогорал — проповедовал слово божье. Любители психоанализа и сюрреализма рисуют Тарнера многоголовой гидрой и многоруким бонзой, вобравшим в себя черты евангелиста Билли Санди, железнодорожного магната Эндрю Карнеги, циркового антрепренера Бэрнама и фашиствующего расиста-популиста Хью Лонга.
И тем не менее новейшие издания жития американских святых предпочитают стыдливо замалчивать имя Тарнера. Хрестоматийный герой изымается из букварей свободного предпринимательства. Почему? Теософы американизма утверждают: деньги Заячьей Губы пахнут. Они не хлорированы респектабельностью. Между ним и теми, у кого он отбирает «баки», нет системы фильтров и шлюзов условностей. Так, мол, не поступали даже «бароны-разбойники» — два Джона-старших; Рокфеллер и Морган.
В этих утверждениях теософов американизма есть большая доля истины.
В самом деле, когда тебя грабят Рокфеллеры, ты говоришь: «Меня ободрал, как липку, «Чейз Манхэттен бэнк» или «Стандард ойл оф Нью-Джерси». Когда же тебя грабят «Коскот» или «Смей быть великим», ты возмущаешься: «Этот пройдоха Тарнер залез в мой карман». С первыми ты соприкасаешься через биржу, и если горишь, то не один, а, так сказать, в компании. Ты не сетуешь: «Меня обокрали», ты сокрушаешься: «Я обанкротился». Страдательное начало уступает место невезению, неумению и так далее. Тебе не на кого пенять, кроме как на самого себя.
