– Мы вернемся, – сказал Маркус. – Когда-нибудь мы будем в Итаке все вместе: Бесс и ты, Мэри и я, и мать, и Гомер, и Улисс. Вот увидишь.
Друзья долго молчали. Их окликали другие парни, ехавшие с ними в поезде, и они даже спели вместе со всеми песню собственного сочинения, песню об уличных женщинах и о том, чего они стоят. Распевая эту песню, Тоби спросил так просто, словно вопрос его был как нельзя более кстати:
– Ты молишься Богу?
И Маркус поторопился ответить:
– Ясное дело, молюсь…
– В приюте, – сказал Тоби, – нас заставляли молиться. Там было такое правило. Хочешь не хочешь – приходилось молиться.
– Да не такое уж это плохое правило, – сказал Маркус. – Но молиться силком не заставишь. Тогда это уж не молитва.
– Вот именно, – сказал Тоби. – Поэтому я и бросил молиться, когда вышел из приюта. С тринадцати лет не читал ни одной молитвы. А вот теперь начну опять… сию же минуту. – И, не закрывая глаз, не преклоняя головы, не сложив рук, произнес слова, которые, несомненно, были словами молитвы. – Дай мне вернуться в Итаку, – сказал он, – если можешь. Делай что хочешь, но, если можешь, дай мне вернуться в Итаку. Дай мне вернуться домой. Будь всем защитой. Огради всех от горя. Дай приют бездомным. Повели вернуться домой странствующим, а мне – в Итаку.
Потом он снова стал подпевать словам непристойной песни. Но вдруг закричал:
– Аминь!
– Хорошая молитва, – сказал Маркус. – Надеюсь, она будет услышана.
Но Тоби показалось, что он позабыл помолиться о чем-то очень важном. И он продолжал:
– Храни город мой. Дай мне походить по его улицам. Храни Бесс, пусть она узнает, что я ее люблю. Храни Маркуса и Мэри. Храни мать Маркуса, и его брата Гомера, и его брата Улисса. Храни их дом и пустырь рядом с ним. Храни арфу, и пианино, и песни. Храни железную дорогу, чтобы я мог видеть проходящие поезда. Храни ту землю, на которой все это стоит, и дай мне вернуться туда, куда я хочу… в Итаку. Дай мне вернуться в Итаку… если можешь. Теперь все. – И он снова закричал: – Аминь!
Солдаты запели другую песню собственного сочинения. Она была посвящена тленности всего сущего и, в частности, непостоянству женской любви, и парни наслаждались циничной мудростью сложенной ими песни. Тоби и Маркус подтягивали им. Тоби вдруг перестал петь и спросил:
– А ты о чем молишься, Маркус?
Маркус тоже бросил петь и сказал:
– Я молюсь о том же самом, что и ты… о том же самом.
И друзья снова подхватили песню, полную немудреного цинизма.
