Впрочем, один из прибывших и не думал тянуться перед командиром — независимо поглядывал в сторону и что-то тихонько сплёвывал на землю, словно бы к губам у него прилип банный лист и он теперь скусывал его по частям.
Это был мужичок с плоским загорелым лицом и рысьими глазами.
Горшков остановился перед ним.
— Как тебя зовут?
Мужичок окинул старшего лейтенанта оценивающим взором, — с головы до ног прошёлся, — и ответил неторопливо, с достоинством:
— Мустафа.
— Где крещение порохом и дымом принимал, Мустафа?
— Под городом дедушки Калинина, в декабре сорок первого…
— Значит, под Калинином. А до этого где был?
Мустафа чуть приметно усмехнулся.
— В зоне.
— Сидел?
— Сидел.
— За что?
— Да так. Развлекался мало-помалу.
— Значит, серьёзно развлекался, иначе бы не посадили.
Старший лейтенант ещё раз окинул Мустафу взглядом, подумал о том, что в полку к этому человеку могут придраться, поскольку полк их, артиллерийский, считается элитным, да и вообще артиллеристы — это белая кость в армии, образованные люди, сливки, — тем не менее спросил Мустафу:
— Ординарцем ко мне пойдёшь?
— А возьмёте?
— Раз предлагаю — значит, возьму.
Мустафа поддел под лямку тощий «сидор», висевший у него на плече и произнёс тихо и спокойно:
— Хоть и не привык я начальству сапоги чистить, но к вам пойду, — видимо, что-то сработало в нём, он оценил командира, стоявшего перед ним, и поверил ему.
— Я, Мустафа, начальник разведки артиллерийского полка и сапоги мне чистить необязательно, если надо, я их и сам могу почистить, но вот когда пойду на ту сторону фронта, с разведчиками, со мной надо идти обязательно.
У Мустафы, когда он услышал об этом, даже выражение глаз изменилось — то ли посветлели они больше обычного, то ли загорелись — заполыхали в них крохотные костерки, изменили взгляд, то ли произошло что-то ещё, прошло всего несколько мгновений, и перед Горшковым стоял уже другой человек.
— Разведку я уважаю, — проговорил Мустафа прежним тихим голосом.
— Тогда поехали, друг, — старший лейтенант махнул рукой, забирая бывшего зека, расписался в ведомости у тщедушного горбоносого младшего политрука, отвечавшего за целостность пополнения, и пошёл к своей машине — полуторке с обломанными бортами — на неё во время бомбёжки рухнуло тяжёлое дерево, — по дороге спросил:
— Чтобы быть полезным в разведке, делать что-нибудь умеешь?
Мустафа неопределённо приподнял одно плечо, почесался о него щекой и произнёс простодушно:
— Не знаю. Может, умею, а может, и нет.
